— Перестань выглядеть такой несчастной, — говорит Франсин, подзывая официанта. — Ты заставишь нас ненавидеть тебя от этого еще больше.
Я поднимаю взгляд на нее. Она выглядит, как полная мне противоположность, с вишнево-красными губами и копной светлых волос. Я со вздохом убираю волосы с шеи.
— Я не несчастна. Разозлившая было бы лучшим словом.
— Я хочу задать тебе один вопрос, — говорит она и поворачивается ко мне лицом. — Ты сама подала резюме на стажировку?
— А ты как думаешь?! Секретарша моего отца, что ли? Я сама отослала резюме во все двадцать компаний.
Ее прекрасные брови на мгновение удивленно хмурятся.
— Зачем?
— Потому что я не предполагала сколько людей захотят поцеловать в задницу моего отца, и я слышала, что будет невероятно трудно устроиться.
Она смеется.
— Так и есть. Значит, твое единственное преступление состоит в том, что у твоего отца слишком много денег?
— Выходит, что так, — отвечаю я.
— И что? Ты подумала добавить к своей фамилии еще и адвокатскую должность?
— Точно. Но теперь, скорее всего мне придется слишком грубо обходиться с мужчинами, которые делают вид, что рады знакомству со мной, а, на самом деле, всего лишь хотят познакомиться с моим отцом, — говорю я, вспоминая Стивена, другого стажера и его подобострастное поведение за обедом. Он так часто мне льстил, как бы преклоняя колени, что почти уткнулся носом в свой суп.
Франсин берет наши коктейли, толкая по столу один ко мне, подмигивая. Я тут же делаю глоток.
— Да, я наблюдала за этим придурком Стивеном, но тебе уже слишком поздно менять свою фамилию, ты мне нравишься. Сильно. Я имею в виду, действительно, нравишься.
Я искоса посматриваю на нее.
— Хммм... это твоя попытка произвести на меня впечатление?
Она смешно съеживается, сутулив спину, и начинает застенчиво говорить с постоянно бегающими глазками.
— А это сработает? Мне действительно очень нужна эта работа по окончания стажировки.
Она выглядит такой смешной, что я не могу сдержаться от смеха. Может стажировка пройдет и не плохо.
Она делает глоток коктейля.
— Кстати, об умасливании, ты не положила глаз на кого-нибудь из парней нашей команды стажеров?
— Нет. А ты?
Она слегка наклоняет голову в сторону высокого француза стажера. Ранее я обратила внимание, что на него посматривает как женская, так и мужская половина.
— Он чертовски самоуверен, — выплевывает она. — Я одержима им.
Я поворачиваю голову к зеленоглазому, темноволосому, в длинном пальто жеребцу.
— Он очень красивый, но слишком уж хорош для меня.
— Хорош? И что в этом плохого? — негодующе спрашивает она, мечтательно смотря в его сторону. — Он выглядит забавно. Если в конце дня я не получу здесь постоянную работу, он будет моим... по крайней мере, на одну ночь.
Я улыбаюсь.
— Ты не готова рискнуть свой работой?
— Никогда. — Она поворачивается назад ко мне. В ее глазах искрится желание узнать больше. — Но ты... тебе есть что рассказать, и я хочу услышать твою историю.
Я поднимаю бровь.
— Историю?
— Ты влюблена в кого-то, не так ли?
У меня глаза расширяются. Она не может об этом знать.
— С чего ты решила?
— Не знаю с чего, но я всегда могу сказать кто свободен, а чье сердце занято.
Я прикусываю губу. Никогда в жизни меня об этом не спрашивали. Он — моя глубочайшая тайна и сожаление. Я не забыла и не перестала жалеть, что рассказала тогда о нем папе. С годами та встреча превратилась в неоднократный сон. И в моем сне он был не мальчиком, который поцеловал меня, а зверем. Злым, мстительным зверем. Я никогда ни с кем о нем не разговаривала. Даже с мамой и со своей лучшей подругой, и понятно, что мне не совсем приятно, что совершенно посторонний для меня человек узнал обо мне нечто личное.
— Выкладывай, — нетерпеливо говорит Франсин.
Я делаю глубокий вдох.
— Это грустная история, и детская.
Она улыбается.
— Теперь я заинтригована еще больше.
— Ты, наверное, будешь смеяться, но давай начистоту. По какой-то странной причине я долго хранила это в своем сердце — сына нашего садовника. Мне было одиннадцать лет тогда.
— Сына садовника? Мне нужна закуска, — говорит она, делая заказ и тут же поворачивается, выжидающе глядя на меня. — Продолжай. Он сгреб тебя вместо листьев?
— Нет. На самом деле, рассказывать почти нечего. Всего лишь глупый эпизод.
— Эпизод? Вау, какой? — спрашивает она, отправляя в рот соленые орешки кешью.
— Ну, он схватил меня и поцеловал. Я была маленькой, поэтому не понимала, насколько… его положение, работа его отца… висела на волоске. Я побежала домой и рассказала все отцу. Он выгнал и его, и его отца. Конец истории. С тех пор я их не видела.
Она выглядит слегка разочарованной.
— Значит, в тюрьму никого не посадили?
Я отрицательно качаю головой.
— Тогда почему ты все еще вспоминаешь его? Подожди, сколько ему тогда было лет?
— Пятнадцать.
— Хм. Значит, с тех пор ты ни с кем не встречалась?
Я хватаю с ее блюдца орешки.
— Честно?
— Конечно. — Она улыбается. — Мы здесь учимся на юристов.
— Нет.
— Черт, — шепчет она. — Должно быть, чертовски хороший поцелуй.
— Он был... примитивным, но я не спала несколько дней.
— Ого! Я хочу, чтобы кто-нибудь тоже подарил мне примитивный поцелуй.
Я пожимаю плечами.
— Наверное, дело не в поцелуе. Просто один из вопросов, который постоянно крутится у тебя в голове…
— К нам идут, — перебивает она.
Услышав предупреждение, я поворачиваю голову и вижу Стивена, направляющегося к нам.
— Ты в настроении, чтобы тебе опять лизали задницу?
— Тьфу. Не говори так. — Я соскальзываю с барного стула. — Пойду в дамскую комнату.
— Я избавлюсь от него через пять минут.
По дороге в дамскую комнату начинаю сожалеть, что рассказала Франсин о сыне садовника. Даже не знаю, зачем я ей все рассказала. Мы практически незнакомы. Хуже всего, мой рассказ, наверное, изменит ее отношение ко мне. Даже я понимаю, насколько бессмысленно столь незначительному факту занимать такое важное место в моей жизни, но ничего не могу с собой поделать.
Не могу его забыть.
В туалете пусто, в кабинках никого нет, я останавливаюсь перед зеркалом, смотрю в собственное отражение, в свои глаза. Затуманенные. Как обычно, любые воспоминания о нем автоматически угнетают меня. Почти как потеря, которую я не могу понять. Наверное, то же чувство, как и у мамы, которая до сих пор скорбит о потерянном ребенке. Иногда я всерьез подумываю о том, чтобы разыскать этого сына садовника и извиниться перед ним. Может встретив его сейчас, смогу таким образом остановить свои воспоминания и сны о темноглазом звере, который мучает меня своей великой страстью, которую тогда мой молодой, впечатлительный мозг идеализировал сверх всякой меры.
Насколько я понимаю, он мог стать абсолютным подонком или ужасным социопатом.
Может воспоминания о моем трепещущем сердце в тот первый раз, перестанут быть такой открытой раной, а станут заживать, оставив шрам. Может, именно тогда я перестану грезить вторым шансом, который хотела бы получить. Рациональная часть моего мозга понимает, что это все книжные фантазии, но иррациональная часть плевать хотела на рациональную. Она просто хочет встретиться с ним, вот и все. Я готова фантазировать, как в любовных романах. Эти фантазии гораздо слаще, чем печальная реальность, связанная с мальчиком, которого я не могу выбросить из головы уже столько лет.
— Извините.
У меня сердце подпрыгивает от неожиданности, я быстро поворачиваю голову. И сначала не понимаю, почему меня так беспокоит присутствие этого мужчины в дверях женского туалета. На нем одеты сине-белая клетчатая рубашка и темные джинсы. У него обветренное лицо, темно-русые волосы и безжизненные голубые глаза.
И глядя в его глаза, понимаю, почему все мое тело инстинктивно сжимается от страха. Я стою рядом с раковиной в женском туалете. Заставляю себя улыбнуться.