— Тогда приедет.
— А Дед Мороз мне что принесет? — не унимается моя болтушка.
— Ты вообще-то была плохой девочкой, — строго говорю я.
Какой-то лихач подрезает меня на обледенелой трассе, и машину немного заносит.
— Твою… — глотаю ругательство, оглядываюсь на перепуганную дочь. Она пристегнута, все хорошо, но из-за резкого маневра у нее рассыпались сладости. — Ты как, принцесса? — Моргает, приходя в себя.
— А можно их есть? — спрашивает, собирая «червячков».
— Нет, Полечка, мы купим еще.
Дочь кивает, но хмурится, с сожалением смотря на свои вредные сладости. Сам пытаюсь отдышаться — немного тряхнуло от испуга за дочь. По сути, она — все самое ценное, что есть в моей жизни. То, ради чего я стремлюсь быть лучшее, сильнее и обеспеченнее.
Останавливаюсь на светофоре напротив сквера и барабаню по рулю, пытаясь привести мысли в порядок.
— Папа, там Агния Александровна! — вскрикивает дочь, тыча пальцем в стекло. Перевожу взгляд на сквер и вижу там девушку.
Я не узнал бы ее в длинном белом пуховике и в шапке, из-под которой свисают белокурые локоны, она похожа на Снегурочку. Но верю дочери, что это ее воспитательница. Девушка сидит на заснеженной лавочке, греет руки, дыша на них, и, похоже, никуда не спешит. На улице минусовая температура, уже темно — не самое лучшее время для посиделок в парке. Тем более явно видно, что девушка замерзла. И мне должно быть все равно — мало ли, может, она кого-то ждет, но я не свожу с нее глаз. Вижу, как достает из кармана телефон и что-то листает замерзшими пальцами, потом вздыхает и убирает телефон в карман. Без перчаток, губы уже дрожат.
Позади меня сигналит машина, призывая начать двигаться.
— Папа, давай довезем ее до дома? — предлагает Полина. — Она замерзнет.
Оглядываюсь назад, когда мы проезжаем сквер. Ты же моя заботливая девочка.
— Нет, Поля, твоя воспитательница знает, что делает, — по крайней мере, я надеюсь, что она знает. Меня ужасно утомил этот день. И женщины…
— Папа, — начинает ныть Поля, отстегивает ремни кресла и поднимается на колени, чтобы оглянуться назад, на чёртов сквер.
— Поля, что ты делаешь? Сядь на место! — злюсь, но дочь проявляет упрямство. Не завидую я ее будущему мужу, моя дочь умеет добиваться своего. — Сядь, и я вернусь за твоей воспитательницей! — дочь тут же опускается, пристёгиваясь. Разворачиваюсь в надежде, что девушка уже ушла. Но нет, эта дурочка так и сидит на обледенелой лавочке. Паркуюсь на обочине, отстегиваюсь и оглядываюсь на дочь.
— Сиди смирно.
Выхожу из машины, плотно застегивая пальто, и поднимаю воротник. Подхожу к девушке. Дрожит вся, губы уже синие, но все равно продолжает сидеть на морозе. Кожа бледная, а щеки горят алым румянцем. Снегурочка. Еще немного — и все себе отморозит. Она настолько замерзала, что не видит меня, глядя на свои ноги.
— Перчатки возьми, — достаю из кармана свои кожаные перчатки и протягивая девушке.
— Что? — поднимает на меня нереально голубые глаза и смотрит растерянно, словно потерявшийся ребенок.
— Я говорю, надень перчатки и встань с лавки, — перехожу на «ты», поскольку не могу общаться с молодой девушкой официально. Ну и дурочка она маленькая. — Нельзя долго сидеть на морозе — кровь не циркулирует. Но если твоя цель замерзнуть и уснуть вечным сном, то дерзай.
Ой, Смирнов, у тебя плохое чувство юмора. Черное. Снегурочка не оценила. Девушка распахивает глаза и сглатывает, но тут же соскакивает с лавки. Перчатки не принимает, прячет руки в карманах.
— Поехали!
— Куда?
— Домой тебя отвезу, — серьезно отвечаю я.
— Нет, спасибо, не нужно. Да и… — замолкает, кусая губы. Отходит от меня на пару шагов, а потом оборачивается. — А можно, пожалуйста, позвонить, мой телефон сел на морозе. — Смотрю на нее, прищуриваясь. Растеряна, суетится, словно потерялась в пространстве и не знает, что делать. Вспоминаю, как рыдала в детском саду и сказала, что это личное. Не нравится мне это все. Такие нежные, ранимые девочки должны сидеть в такое время дома, под опекой.
— Телефон в машине, пошли, позвонишь, — киваю на внедорожник, где Полинка прилипла к стеклу, рассматривая нас. Блефую, телефон у меня в кармане, но девочку срочно нужно отогреть. Иду к машине, слыша ее нерешительные шаги позади. Открываю переднюю пассажирскую дверь. — Быстро садись! — голос срывается на командный, потому что девушка сомневается. Послушная, испуганно моргает и залетает в машину.
Закрываю дверь, обхожу внедорожник и сажусь за руль. Перевожу взгляд на дочь: довольная, рассматривает воспитательницу. Девушка немного расслабляется и трет руки, которые, видимо, начинают гореть от тепла. Вот оно тебе надо, Смирнов, нянчиться с еще одной девочкой? Вынимаю телефон из кармана, ввожу графический пароль и протягиваю телефон девушке. Берет, достает из сумки записную книжку с блестками и закладкой в виде розовой ленты. Вбивает оттуда в телефон чей-то номер и ждет ответа, кусая и постоянно облизывая губы. Хочется отдернуть ее, как ребенка — потрескаются же. Но я сдерживаюсь.
Она не долго ждет, потом набирает номер еще и еще, и все безрезультатно. Отдает мне телефон и теребит ручки сумки.
- Итак, теперь внятно и по порядку. Что случилось, и в чем проблема? — Молчит, сглатывая, чем раздражает, отвык я от этих женских ужимок, да и в общем…
— Спасибо за помощь, я, наверное, пойду. Вы не подскажите, где есть недорогой хостел?
— Хостел, значит… — цокаю, хочется закурить, хотя бросил, как только родилась Полина. — Нравится жить в одной комнате с десятью иностранными гастарбайтерами из ближнего зарубежья? Рассказывай, Снегурочка, — настаиваю я. — И покороче, я устал.
— Если в двух словах, то мне некуда идти, и, получается, негде сегодня ночевать. А денег на гостиницу у меня тоже нет, даже на самую дешевую, — на выдохе произносит она и закрывает лицо руками.
— Вам так хре… — сдерживаюсь, глотая ругательство, — так мало платят? — не знаю, сколько сейчас получают воспитатели, но и детский сад у нас не государственный, думал, что на жизнь хватает. Я плачу за Полю не мало.
— Дело не в этом… — всхлипывает она в руки. Потом затихает, открывает лицо и принимает серьезный вид. — Извините, я, наверное, пойду. — Она дергает ручку, но двери заблокированы.
— А куда, позволь спросить, ты пойдешь? Опять на лавку мерзнуть? Ночевать на природе — не сезон вроде? — и ведь мог бы спросить нормально, но выходит раздраженно, меня выводит из себя мысль, что девушка может попасть в такую ситуацию.
— Я что-нибудь придумаю. Откройте, пожалуйста, — уже испуганно просит она.
— Придумает она… — завожу двигатель и выезжаю на трассу.
— Вы куда?
— Мы все домой, — поясняю я. — Поля, ты не против, если Агния Александровна погостит у нас? — обращаюсь к дочери.
— Да! — улыбается дочь, хлопая в ладоши. Известно, что новенькая воспитательница ей нравится. — Я вам свое платье на утренник покажу и мою черепашку, и…
— Да что вы, не нужно, мне неудобно, — растерянно произносит девушка. — Меня коллега должна была приютить. Просто она трубку не берет…
— Неудобно — спать на потолке, одеяло падает. А все остальное — нормально. Поверь, наш дом лучше, чем лавочка в сквере или хостел с клопами.
— А как на это отреагирует ваша жена?
— Вы, наверное, не в курсе, но Полина мама давно мне не жена и она не живет с нами.
— Спасибо, но я дозвонюсь до коллеги и… — тараторит девушка.
— Давайте решать вопросы по мере их поступления. Просто помолчите — голова раскалывается! — стараюсь говорить как можно мягче, и девушка, как ни странно, замолкает. Я не благородный принц и не люблю в доме посторонних. Друзей у меня мало — я почти всех исключил из своей жизни, только взаимовыгодные знакомства. Остался лишь самый давний, еще со школы. Мы ездим на охоту или встречаемся вне дома. Я даже где-то социопат. Меня интересуют только самые близкие, только их впускаю в свое пространство. К остальным равнодушен, не сострадаю, не испытываю жалости, отдыхать предпочитаю в тишине и одиночестве. Думать и принимать решения тоже могу только, когда мне не мешают. Но есть в этой девочке что-то такое, что не позволяет остаться равнодушным.