Причиной того, что будоражило сердце Эммы, был Максим. Это происходит с ней...с ними уже почти что три месяца. И сегодня она вышла не просто "побродить"
-Черт возьми!.. Ты чего так долго?
Это был Максим, недовольный, и в лице вечно выражающий движение.
- Я... - начала было говорить Эмма, но Максим догадался и перебил.
-Это опять та стерва?..
- Ты же знаешь!
И тут же полный укоризны взгляд обрушился на Максима... Но он - человек словоохотливый и попытался оправдаться:
- Да, полвека знаю! Штучка ещё та...- он любил частенько преувеличивать всё. И не живя полвека и почти не зная Магду Арефову, он так отзывался о ней.
Эмма старалась пропускать его грубость по отношению к некоторым людям мимо ушей. "Ну, не любит - ладно, ненавидит - пускай. С кем не бывает? Все мы кого-то недолюбливаем, кого-то презираем и кого-то ненавидим"- думала она и всегда придерживалась этой точки зрения. Она понимала негодование Максима.
- Ну, разве она стоит того, чтобы Максим ждал?!- подумала Эмма с некоторым восторгом и восхищением глядя на него. Хотя сейчас он навряд ли был достоин восхищения.
Максим взял её за руку и повел в сторону посадки, которая виднелась в пятьюстах метрах от центральной улицы, на которой они находились.
Эмма не любила, когда он проявлял свои чувства на людях, и всегда выражала словами свое сильное недовольство. И Максим понял, как себя надо везти рядом с ней. Взяв Эмму за руку, он посмотрел ей в глаза и, не увидев одобрения на лице, отпустил, весьма резко и грубо. Потом он внезапно зашагал быстрее.
Эмма знала, за что он злиться, и посмотрела ему в глаза, чтобы ещё раз увериться в своих подозрениях. Но она ошибалась. Лицо Максима не выражало ничего необычного: ни недовольство, ни радость от встречи, ни спешку. Как будто всё, так и должно быть. А его грубость должна быть прощена без всяких разговоров на эту тему, так как это не грубость вовсе, а его обычная манера поведения. Вот какое требование она прочла в его лице.
Они идут десять минут. Максим молчит и Эмма тоже. Она не знает, сколько это ещё будет продолжаться и в какой конец посадки он её заведёт. Кругом безлюдно, страх сам и напрашивается. Сейчас Эмма была бы не прочь, если бы кто-нибудь взял её за руку или обнял, или поцеловал... Она ждала этого момента и знала, что в любом случае он поцелует её, а если она не позволит, скажет: "сказала бы раньше - стал бы я тащиться сюда?" Впрочем, это одна из его готовых грубых фраз, которую он так часто использовал в разговоре с ней. Да и не только с ней! Он говорил так всякий раз, когда шёл куда-либо и когда ему в чём-либо отказывали.
Эмма еле-еле успевала за Максимом, и она постеснялась попросить его идти помедленнее. Может быть из-за того, что чувствовала свое вторжение в его мысли? Он, казалось, был чем-то озабочен и непрестанно размышлял. Не есть ли это лишь иллюзия, плод её фантастических желаний? Она знать этого не могла и предпочитала молчать. Следует сказать, пожалуй, что Максим не отличался романтичностью и не любил философствовать.
Они почти пересекли посадку и остановились там, где деревья рядом с ними выглядывали в сторону сельской местности. Ближайший к ним дом располагался на расстоянии где-то полтора километра. Они оба стояли молча и смотрели вдаль. Необъятные просторы раскрывались перед ними и, казалось, о чем-то говорили. Солнце пекло чрезвычайно сильно, и особенно сейчас, в июле, здесь, на этой стороне посадки, где растут одни только молодые деревья. Они ещё не достигли зрелости, и листья у них редкие, но необычайно красивые. Здесь, в окружении молодых берёз и солнечного света, Эмма стала успокаиваться и минутный страх, который возник, когда они шли сюда, покинул ее. Она расслабилась, и для полного спокойствия ей не хватало лишь одного: вздохнуть полной грудью и не думать ни о чём, даже о Максиме!
Но Максим не природой наслаждаться пришёл сюда. Ему нужна была она. Не постояв и минуту, он впился в её губы. Причем он сделал это так же быстро, как тогда отпустил её руку. В той же грубоватой манере. В такой же неестественной и неприятной для Эммы спешке.
- Но...- попыталась она что-то сказать, когда его рука проползла с плеч до талии и ниже и попыталась расстегнуть молнию на платье (оно находилось у неё с боку, и шла от бёдер вверх до подмышек).
- Какое "ну"?! - сказал он и вновь поцелуем заставил её молчать. Принялся за своё.
Он почувствовал некоторое сопротивление с её стороны, нерешительность и... страх. Но он решил уже до отъезда в Сочи, что это его не остановит. Он долго ждал. Его нетерпение и желание выросли до таких размеров, что согласие Эммы уже не требовалось. Максим чувствовал, что дошёл до апогея своего терпения, и сейчас он хотел во что бы то ни стало удовлетворить свою страсть.
- Не надо... здесь...так...- сказала Эмма тихим прерывистым голосом, делая длинные паузы между словами.
-Надо, - сказал он властным голосом, не терпящим возражений. Так он показал, что не желает говорить. Разговор их должен быть таким же законченным, как и его предложение. Он снял с неё платье и увидел, как она цепко держится за неё, не позволяя бросить на траву. А он так хотел сделать хотя бы это беспрепятственно, такую малость...
- Тогда зачем я здесь?- закричал он неистовым голосом. Эмме на миг показалось, что его не могли не слышать даже за километр. От испуга она отпрянула назад и руками закрыла уши. Платье упало на землю, в самый сырой её участок, место недавней лужи. Но её это больше не волновало. Она смотрела лишь на него - её любимого Максима, который ещё так недавно был таким милым и добрым по отношению к ней, нежным, хотя и резким в поцелуях, и внимательным к её проблемам. Но сейчас она видела другого человека перед собой. Она не была уже даже уверена, что в нём ещё есть что-то человеческое. Его бешеные глаза были зациклены на её полуобнажённом теле и не выражали ничего, кроме злобы и вожделения. Он широко шагнул в её сторону, и по его страшным глазам, Эмма поняла: сделай она хоть шаг от него - он взорвется. Гнев его, похоже, не знает границ.
Теперь он увидел в её глазах смирение и подчинение - подчинение его воле. Боже, как ему нравилось это ощущение! Оно было чуждо ему до сих пор. Это - ощущение силы и власти, торжества его и только его воли. И как ему нравилось видеть и чувствовать её беспомощность! Он бы всё отдал за один только этот миг. Он хотел убедиться ещё раз, что видит именно то, что видит... И Максим продолжил начатое...медленно и вдохновенно...он хотел до мелочей прочувствовать то, о чём шепчет ему ум и сердце; хотел поймать каждую дольку наслаждения, которая бы не обрушилась на него в этот жаркий солнечный день. И данная ситуация обещала предоставить ему много удовольствия этих долек наслаждения, которые в целом составляют одно большое - рай для него одного.