Почти одиннадцать утра; весна жаркая, решившая примерить на себя роль лета – в воздухе пух, терпкий, кружащий голову запах цветущих яблонь. Трава на клумбах после ночного дождя глянцевая, блестящая, почки выпустили листву даже на ветвях привередливых к устойчивой погоде деревьях Эйе.
Еще сильнее цветами пахло внутри магазина, куда он вошел следом за «целью». «Клео», лавка растений неподалеку от дома девчонки, предлагала горшки с зеленью, а также свежие и не очень букеты тем, кого настиг праздник, или тем, кому хотелось романтики. Аиду не хотелось ни того ни другого, он наблюдал за стоящей у прилавка Леа. Молодой, очень гибкой сознанием и телом, исполненной вдохновения, словно фонтан с небесной манной. Совсем девчонка.
Он тяжело вздохнул, поморщился. Нет, не аллергия на пыльцу, но вдруг на секунду придавило сходство с Микой – мимолетное, едва уловимое. Та же аура счастливой безмятежности, сердце полное надежд, увлеченность. Именно ее терять сложнее всего и очень болезненно приходится восстанавливаться, но лучше уж потерять увлеченность, чем саму жизнь, ведь так? Санара в какой-то момент расслабился, занырнул в чужую ауру счастья, ощутил себя лежащим на теплом крыльце сытым котом – рядом со ступенями колышется молодая тугая трава, копошатся у амбара непойманные мыши, ласково кличет в дом на миску молока хозяйка…
– Вот эти? – Внимательная продавщица бросила на посетителя строгий взгляд, мол, сейчас разберусь с девушкой и подойду к вам.
«Цель» выбирала букет, точнее «букетик». Себе? Небольшой, состоящий из мелких желтых и розовых цветков, способный утонуть в вазе, но хорошо бы уместившийся в кружке или стакане.
Санара шагнул ближе, почти поравнялся с Леа у прилавка.
– Как, говорите, они называются?
– Зедельфилла.
– Как мудрено…
– Симпатичные, – вдруг вставил слово Аид, намеренно привлекая к себе внимание. На него тут же взглянули удивленные и чуть хитрые глаза – радужка цветная от бликов. Он привычно ускользнул от взгляда.
– Правда? Мне тоже нравятся. Будут здорово смотреться на кухне, где желтые обои, да?
Она разговаривала с ним, как с другом – легко и непринужденно. Непуганая, веселая, не знающая ни бед, ни настоящих обид. Призрачное сходство с Микой усилилось. Разве что глаза не шоколадные, а… светло-карие? Медовые? Он бы разобрал, если бы выносил приговор, но его прямой взгляд никто не выдерживал, «спекался», и потому прямо ни на кого он давно не смотрел. Привык.
– Нам нужно поговорить… Леа.
Рядом с его плечом вздрогнули – не снаружи, внутри. Все верно, она не называла ему своего имени.
– С днем рождения, – произнес он глухо, – жду тебя на улице.
(Hailee Steinfeld – End this [L.O.V.E.])
Его наставник – старый Судья Кравад – славился истинной любовью к своей профессии и неоправданной жестокостью, Аид же подобное качество не перенял. Он никогда не казнил собственноручно, убивал в случае крайней нужды, вердикты выносил просто глядя в глаза. В этом и заключался дар – Санара видел сознание того, на кого смотрел: прошлое человека, его помыслы, текущие намерения, детские и взрослые психологические травмы, уровень агрессии. Редко приговаривал к смерти (хотя случалось и такое), чаще выбирал путь принудительного изменения чужой судьбы – умело переставлял «пешку» из одной клеточки в другую. Отчетливо и точно выбирал из бесконечности уже существующих вероятностей ту, где преступник ощущал бы себя хуже всего, сдвигал точку фокуса. Если бы кто-то попросил Аида наглядно описать процесс, то он ответил бы: «Это как бесконечный нотный стан, сотканный из тысячи светящихся линий. Я лишь смещаю ноту…» Он ни к кому не прикасался руками – ни своими, ни чужими, – просто смотрел в глаза, и самые жесткие и черствосердечные преступники, предчувствуя близкий конец, взвывали под этим взглядом. Ломались все, никто не выдерживал.
Случайные же прохожие, поймав направленный на них белесый отсвет зрачков Судьи, чувствовали себя так, будто их на мгновенье выдернули из жизни. Поместили из жары в стужу, просветили небесным рентгеном, препарировали и распятыми, привязанными к операционному столу, оставили выжидать финального решения. Несмотря на невидимую анестезию, которую Санара неизменно использовал в процессе, им было очень и очень страшно.
Поэтому на подсевшую на лавочку Леа Аид не посмотрел, продолжал созерцать склонившегося над велосипедной цепью паренька метрах в двадцати от них, у дальней клумбы. Слушал гул машин, чувствовал, как печет макушку солнце и как изливается нетерпение из его соседки – той хотелось поскорее уйти. Но не позволяла вежливость или же желание прояснить, откуда посторонний, ни разу не встреченный ей ранее человек, знает имя…
– Простите, мы знакомы?
В ее мыслях океан, скорая встреча с отцом, вопрос о суперподарке «Папа, что ты мне приготовил?». Леа была уверена – это что-то грандиозное, отец не разменивался на мелочи, а если уж премия…
Ее было так просто читать, это даже казалось трогательным. Никакой закрытости, никакой защиты – мягкое податливое сливочное масло. И говорить об их «незнакомстве» не имело смысла, она прекрасно знала об этом сама.
– Хороший день, правда? Отличный, – начал он мягко, хотя в его работе мягкость требовалась крайне редко. Скорее обратная сторона медали.
– Хороший.
Ее изучающий взгляд ползал невидимой мошкой по его рукам – очень мощным запястьям, предплечьям, бицепсам. Наверное, в рубашке с коротким рукавом он смотрелся рельефным, готовым к соревнованиям атлетом. Не объяснять же ей, что для мощного ментального умения прокачанное физически тело – важное требование.
– Так… о чем вы хотели со мной поговорить?
Санара перевел взгляд на застывший в тонких пальцах букет из мелких желтых цветов.
– Лето, двадцать один год, вся жизнь впереди – разве это не прекрасно?
Действительно, тянуть не имело смысла.
– Откуда вы знаете про мой день?..
– Любящая мать, чудесная сестра, – перебил Аид, – скорая встреча с отцом. Здоровым, сильным, улыбающимся. Любимый парень, который вечером сделает предложение…
Леа немо открывала и закрывала рот. В бешеном темпе искала объяснение тому, откуда какой-то незнакомый тип может знать про отца, сестру и Кевина. Совпадение?
– Хочешь, чтобы так все и осталось? Все здоровые, счастливые, довольные.
– Послушайте…
Он как будто ей угрожал, а она не понимала за что. И действительно, угрожал ли? В конце концов она выписала ему презумпцию невиновности – помиловала, мысленно приписала некие положительные качества, которых в нем не было. Ах, молодость и милая наивность.
– Не знаю, откуда вы знаете про моих родных, но да – все счастливые и довольные. А за поздравление спасибо.
Она собралась уходить. Секунда – поднимется со скамейки, скроется в тенистой аллее парка, а через минуту думать забудет о непонятном мужчине в голубой рубашке. Подумаешь, странный тип… Просто серое облако, прошедшее стороной.
– Если ты хочешь видеть свою жизнь безоблачной и дальше, ты должна мне кое-что пообещать.
Он перемещал взгляд все ближе к ее лицу – оглядел узкие запястья, руки-веточки, дошел до родинки у плеча прямо под танцующем на ветру рукавом блузки. Вернулся взглядом к букету, с удовольствием отметил, что градус напряжения возрос. Чем он выше, тем ближе понимание.
– Почему я должна вам что-то обещать?
– Потому что, если ты этого не сделаешь, сегодня все начнет рушиться.
Неуверенность, замешательство, примесь страха – реакция как по нотам.
– А обещаешь ты мне следующее: начиная с этого дня и навсегда, ты прекращаешь заниматься Элементалогией в любом ее проявлении.
– Что-о-о?
Возмущение, долетевший издалека предгрозовой ветер в виде гнева.
«Да как вы смеете пытаться лишить меня того, что я больше всего люблю?»
Ему не стоило затевать этот разговор в ее день рождения. Это было в высшей мере жестоко – не позволить ей напоследок насладиться, отпраздновать, погулять и побыть свободно-счастливой. Однако Санара знал, что именно в этом состоянии чаще всего увлеченных людей, ввиду переключения на парящую волну, накрывают озарения, и не мог этого допустить. У эффекта бабочки есть один неприятный аспект – никогда не знаешь, какой шаг становится критичным на пути развития нежелательных событий. Увы, рисковать нельзя.