И так было всегда, сколько я себя помню.
Я утомил тебя своими излияниями? Всем сердцем надеюсь, что нет.
Это письмо, возможно, мой единственный шанс, Лестат. И я постарался изложить только то, что действительно для меня важно.
Оказавшись в твоей квартире на Рю-Рояль, я приложу всю свою изобретательность и уме-ние, чтобы спрятать это письмо там, где его никто, кроме тебя, не найдет.
С верой, что это мне удастся, подписываю свое имя:
Тарквиний Блэквуд,
более известный как Квинн.
P. S. Не забывай, мне всего лишь двадцать два, я застенчив и еще многого не знаю. И тем не менее осмеливаюсь обратиться к тебе с одной маленькой просьбой. Если ты действительно намерен выследить и уничтожить меня, подари только один час, чтобы попрощаться с самой мо-ей любимой на этом свете родственницей.
В той части Вампирских хроник, что озаглавлена "Меррик", ты носишь сюртук с пугови-цами-камеями. Это правда или чья-то причудливая фантазия?
Если правда, если ты тщательно, с любовью выбирал эти камеи, то в память о них позволь мне перед гибелью сказать пару слов на прощание одной старой женщине, невероятно обаятель-ной и великодушной, которая каждый вечер раскладывает перед собою на мраморном столике сотни камей и любуется каждой, рассматривая их на свет. Это моя двоюродная бабушка, моя на-ставница, стремившаяся наделить меня всем, что необходимо для наполненной смыслом жизни.
Ныне я не достоин ее любви. Я не живу. Но она этого не знает. Мои тайные ежевечерние посещения очень для нее важны, и будет жестоко, если они внезапно, без всякого предупрежде-ния или объяснения, прекратятся. Она этого не заслужила.
О, я мог бы многое рассказать тебе о ее камеях, о той роли, которую они сыграли в моей судьбе.
Но пока позволь лишь молить тебя о милости: оставь мне жизнь и помоги уничтожить Гоблина. Или покончи с нами обоими.
Остаюсь полностью в твоей власти.
Квинн.
2
Закончив письмо, я долго сидел не шевелясь и прислушивался к знакомым звукам болота Сладкого Дьявола, а сам скользил глазами по листкам, невольно отмечая унылое однообразие ровного почерка. Приглушенный свет ламп, стоявших вокруг, отражался в мраморных плитах пола, в распахнутые окна врывался ночной ветерок.
Все было хорошо в моем маленьком дворце посреди болота.
Никаких признаков Гоблина. Никакого ощущения его жажды или враждебности. Мой не-обыкновенный слух вампира улавливал только обычные звуки природы и те, что доносились из особняка, где тетушка Куин как раз в этот момент вставала с кресла с помощью нашей доброй домоправительницы Жасмин, чтобы вместе с ней скоротать очередной спокойный, наполненный привычными делами вечерок. Вскоре по телевизору закрутят какое-нибудь старое черно-белое кино: "Дрэгонвик"или «Лору» , «Ребекку»или «Грозовой перевал» . А где-то через час тетушка Куин спросит у экономки: «Где же мой малыш?»
А мне пока следовало собраться с силами и завершить начатое.
Я вынул из кармана камею и взглянул на нее. Еще год назад, когда я был смертным – то есть все еще живым, – мне пришлось бы поднести ее к лампе, но теперь в этом не было необхо-димости. Я прекрасно видел и в темноте.
Это была моя собственная голова в полупрофиль, искусно вырезанная из пластинки двух-слойного сардоникса, – чрезвычайно тонкая работа; белый камень на черном блестящем фоне.
Тяжелая камея, образец великолепного мастерства Она предназначалась в подарок люби-мой тетушке Куин и была сделана скорее ради шутки, но прежде чем наступил подходящий мо-мент, в моих жилах потекла Темная Кровь. А теперь поздно, все это осталось для меня в про-шлом.
Каков же был портрет на камее? Продолговатое, овальной формы лицо с чересчур изящ-ными чертами: слишком тонкий нос, круглые глаза, изогнутые дугой брови, пухлый ротик, губки бантиком, как у двенадцатилетней девчонки.