«О ком это они?» – испуганно подумала я.
– …Я поговорю с ней обязательно. Найду время и поговорю.
– Пойми, Елена. Георгий пока добрый. Но ты знаешь этого человека. Если он чего-то не получает, вокруг него летят щепки. Мы должны уже начать подготовку к свадьбе!.. И потом: Антон – вполне приличный молодой человек. Он будет хорошей партией для Сашеньки.
– Но ты же знаешь, что она его никогда на дух не переносила. Как нам ее убедить? – это сказала мама.
Я с ужасом поняла, что речь идет несомненно обо мне (кого еще папа может назвать Сашенькой?). Что же это? Мои родители собираются выдать меня замуж за Антона Кончаловского?! И это – цена за то, чтобы решить папины проблемы? Так вот оно какое – благородство Георгия Ксенофонтовича! Вот почему так тяжело вчера вздохнула мама!
Я, в порыве отчаянья и гнева, бросилась обратно в комнату. По дороге налетела на Марию, которая несла на подносе фрукты. Яблоки покатились вниз, глухо застучали об пол, а гроздья винограда упали бесшумно… Но мне было не до извинений. Я вбежала в комнату, закрыла за собой дверь, бросилась на кровать, и только после этого слезы, как по команде, брызнули из моих глаз. Я тихо всхлипывала, а мой построенный радужный мир, где мы были с Алексеем, шумно начал разрушаться. Этот шум болезненно звучал в моем сердце. Долг или любовь – вот выбор, который меня хотели заставить сделать, – и он неожиданно закрыл дорогу к моему счастью быть с любимым человеком.
Но ведь сейчас двадцатый век! Заключать брак по расчету – это уже в прошлом. Сейчас все женятся по любви. Это так несовременно – заставлять меня выйти замуж за сына того, кто может спасти папу.
Анализировать что-то в ту минуту и находить правильное решение я не могла: события развивались очень стремительно.
Зашла мама и села на край кровати. Мимо комнаты прошел папа – я услышала его тяжелые шаги. Краешком души, по одним только шагам, я поняла, как плохо ему сейчас.
– Теперь ты все знаешь, Сашенька! – тихо начала мама, положив руку на мои распущенные волосы. – Да, имеется только один способ помочь папе. И это озвучил вчера Георгий Ксенофонтович. Он хочет, чтобы ты вышла замуж за его сына. Антон давно влюблен в тебя и…
Я не дала маме договорить. Как фурия, красная и разъяренная, выскочила из-под одеяла и закричала:
– Нет! Никогда! Я не выйду за него замуж!.. Это глупо… Это жестоко…
Больше я не смогла сказать ничего. Чувства настолько переполняли меня, что словесный запас весь пропал. Из груди вырывались какие-то непонятные всхлипывания, похожие на крики чаек у моря. Я могла сейчас совершить только что-то спонтанное, что незамедлительно сделала: выскочила из комнаты, пронеслась по коридору и, в чем была – босая и в ночной сорочке, – бросилась из дома прочь. Услышала, как за моей спиной залаял Ветерок: жалобно и просительно (он явно обиделся, что я побежала гулять без него!); мы привязывали его обычно во дворе, чтобы он не проявил чрезмерную самостоятельность.
…Наш дом был крайним в городе, очень близко к морю. Туда-то я и устремилась. Не знаю, видел ли меня кто. По крайней мере, я не замечала никого. Бежала и не могла остановиться. Слезы застилали глаза, но так как знала эту дорогу наизусть, даже не споткнулась ни разу…
…Берег оказался пустынным. И Алексея у моря не было. Конечно, еще утро. До вечера далеко.
Я забежала в лес, рядом с морем, спряталась в кустах и, сжавшись в комочек, предалась грустным мыслям. Слезы скоро закончились, теперь я просто сидела в каком-то забытьи. Что-то копошилось в голове, не помню что именно. Время, место – все потеряло для меня значение. Я находилась в оцепенении, ничего не чувствуя и не осознавая.
Сколько часов прошло, не знаю. А может, пробежало только несколько минут.
Вдруг я услышала лай и сразу узнала Ветерка. Вскочила. Конечно же, собака легко найдет меня здесь. Но сейчас я этого не хотела. Найдет Ветерок, найдут и родители.
Как испуганный заяц, бросилась вглубь леса. Там, недалеко, я знала, была лесная речка. Удивительно, как трезво заработал мой мозг в эту минуту! Я бежала к речке, чтобы сбить собаку со следа. Даже Ветерок в качестве самого лучшего утешителя на свете мне был сейчас не нужен. Его теплый шершавый язык, умывавший мое мокрое от слез лицо в трудные минуты, что всегда смешило меня, сейчас бы не помог. У меня плакали не глаза. Плакало сердце.
Вот и речка. Осторожно ступив в воду, я почувствовала почти ледяную прохладу и ощутила подошвами неровность камешков. Медленно прошла несколько метров, ежась от холода, потом выскочила на противоположный берег и побежала дальше, вглубь леса. Я не боялась заблудиться. Места были знакомы мне с детства.
Я убегала, потому что меньше всего мне сейчас хотелось встречаться с родителями.
…Так я и прожила в лесу этот день: тихо, в одиночестве, поедая последние, чудом сохранившиеся ягоды и жуя уже начинавшие подсыхать лесные травинки. За все это время никто мне не встретился.
Наконец я почувствовала, что немного успокоилась и могу более или менее рассуждать. Мне казалось, что есть только один выход: рассказать все Алексею. Он обязательно подскажет, что делать. Он старше, он мудрее… Но только не сегодня. Наверняка у меня глаза красные от слез. И к тому же, я убежала из дома в ночной сорочке. Это будет ужасно нелепо встретить его сейчас.
Я сделаю это завтра. У меня еще есть время что-то изменить. Я не буду покорной дурочкой и не выйду безропотно замуж за человека, которого я не просто не люблю – он мне не приятен.
Мне все равно пришлось вернуться – не жить же в лесу. Когда стемнело, я тихонечко пробралась к дому.
Окно в мою комнату было открыто. Сколько раз в детстве, к большому неудовольствию мамы, я вылезала через него на улицу. Или наоборот, возвращалась таким образом домой. Но детство закончилось, и я уже забыла, как это делается. А вот сегодня пришлось вспомнить тот детский трюк…
Дверь в мою комнату была приоткрыта. Я на цыпочках шагнула в коридор, подошла к гостиной и услышала голоса мамы и папы.
– Где же Саша? – взволнованно спросила мама. – На улице уже темно.
– Не беспокойся! – отозвался папа. – Ничего с ней не случится. Вернется.
По его тону я поняла, что он сердится.
– Впервые в жизни, – продолжал папа, – случилась ситуация, когда она должна была подумать не только о себе. Однако…
– Дорогой, не осуждай ее. Девочка напугана. Возможно, она подумает и согласится.
«Никогда!» – с чувством обиды подумала я.
Я вдруг рассердилась на папу, что он решает свои проблемы так неправильно – ставит на кон счастье собственной дочери!
Однако, несмотря ни на что, мне очень хотелось есть. Я вернулась в свою комнату и натянула домашнее платье прямо на ночную рубашку. Затем, все также на цыпочках, прошла по коридору и тихо проскользнула на кухню. Там Мария готовила булочки к вечернему чаю. Увидев меня, она всплеснула руками.
– Барышня, где вас носило? Да еще в таком виде! – ужаснулась она, когда заметила, что из-под рукавов и подола платья выглядывает ночная сорочка. – Вы уже взрослая. Не ребенок!
– Мария, милая! – перебила ее я. – Я ужасно хочу есть! Покорми меня, пожалуйста.
Женщина тут же захлопотала, собирая мне на стол.
Через несколько минут я уже уминала за обе щеки чуть теплый капустный пирог и запивала это удовольствие молоком. Мария сидела рядышком, с любовью и жалостью смотрела на меня.
От нее я узнала последние новости. Я всегда удивлялась, как она узнавала обо всем, что происходило в доме. Ведь ей специально никто ничего не рассказывал.
Оказывается, все было достаточно серьезно. Я имею в виду папины проблемы. Сейчас, по законам военного времени, когда страна нуждается в деньгах, и государственные банки на особом счету, никто долго разбираться не будет. Папу могут даже посадить в тюрьму (сердце мое тут же болезненно сжалось). Поэтому родители будут настаивать на женитьбе…