Внутри меня грызла совесть, что обманываю родителей. Но желание увидеть ЕГО было настолько сильным, что я уже не могла руководить собой. Мама и папа ничего не заподозрили, потому что знали мою влюбленность в театр. В другой раз я бы рыдала, что не могу пойти с ними. Но сегодня… Родители с большим сочувствием, что я не посещу оперу, пожелали мне всего хорошего и оставили дома на попечении Марии.
Через час я сказала ей, что прогуляюсь по воздуху. Мария не возражала: вечер был теплый, мягкий, даже без намека на ветерок. Я, одевшись в свое любимое светло-зеленое платье, позвала нашего пса и побежала с ним к берегу моря.
ХУДОЖНИК! БЫЛ! ТАМ! Как и позавчера, он рисовал, сидя у мольберта.
Увидев его издали, я почти побежала, но одумавшись, остановилась: это неправильно – показывать чрезмерную радость мужчине. Однако он вдруг сам заметил меня и приветливо помахал рукой. Сердце запрыгало от радости, и я, позабыв об этикете, заторопилась к нему.
…И опять это был чудесный вечер. Не похожий ни на один другой из моей жизни до того момента, когда я встретила ЕГО. Вечер, как волшебная шкатулка, вмещал в себя длинный разговор, мое внутреннее ликование, а также ощущение, что я знаю этого человека давным-давно…
Разумеется, художник был не местным жителем – я об этом и так догадывалась: местных – хотя бы в лицо – я знала всех, ведь наш городок такой крошечный.
Когда он сказал, что живет в Полянске, я захлопала в ладоши.
– Там живет моя тетя! – с восторгом и торжественностью в голосе объявила я.
– О! – воскликнул он. – Значит, наша встреча не случайна.
Я смущенно улыбнулась, щеки загорелись от счастья.
– Кто она? Как ее зовут?…
– Тамара Александровна. Она – сестра моего папы. В Полянске у нее своя гимназия для девочек-сирот. Тетя – замечательная! – ответила я.
– Не сомневаюсь. Гимназия для сирот – это так благородно!.. Итак, вашу тетю зовут Тамара Александровна. А как зовут вас, прекрасная незнакомка? – вдруг, хитро улыбнувшись, спросил он.
– Александра, – ответила я и почувствовала, что щеки мои, и без того – я уверена – красные как помидоры, перешли в еще более пылающее состояние. Мне было так безумно приятно наконец-то услышать этот вопрос! А слова «прекрасная незнакомка» прозвучали как «сказочная принцесса».
– Какое чудесное имя! – воскликнул он, чем заставил меня смутиться еще больше. – А меня, между прочим, зовут Алексей. Наши имена созвучны. Это хороший знак. Большой шанс для нас – быть хорошими…, - он помолчал, как будто подбирая правильное слово; я замерла в ожидании конца предложения – …друзьями.
Я счастливо улыбнулась: этот данный им «титул» несомненно сближал нас.
…Когда начало смеркаться, я заторопилась домой. Но он не позволил мне идти одной и проводил до нашей улицы… Да, он замечательный, великолепный, самый лучший!
Было совсем темно, когда я зашла во двор. К счастью, родители еще не пришли – дверь мне открыла Мария. Она посмотрела на меня подозрительно и спросила:
– Барышня, я уже волноваться начала. Где же вы пропадаете?
Ох, как близко к истине была она! Я действительно пропадала. Мое сердце выпрыгивало от волнения из груди, щеки пылали. А глаза, думаю, светились так, что не нужно было дома зажигать свечи в это вечернее время.
Но я постаралась ответить Марии как можно спокойнее и сдержаннее:
– Все хорошо. Я прогулялась, и моя голова больше не болит.
После этого поторопилась прошмыгнуть в свою комнату, чтобы избежать дальнейших вопросов. И еще я боялась, что сиявшее от счастья лицо выдаст все мои внутренние волнения.
Итак, с некоторых пор мысли мои были только об Алексее. Причем они звучали настолько громко и ярко, что нуждались в конце в восклицательных знаках.
Какое у него замечательно красивое имя: Алексей! Я мысленно повторяла его про себя, а когда никого не было рядом – вслух, ощущая его сладкий вкус на языке.
Какой он умный! Сколько много знает! Как с ним интересно!..
И этот список можно бы было продолжать бесконечно.
Жизнь для меня изменилась, потому что сейчас мое сердце было наполнено любовью. И это новое чувство поглотило всю меня: ни о чем другом я думать не могла.
Мне помнилось каждое ЕГО слово, каждый взгляд. Я прокручивала в голове каждый миг общения с ним, и мысленно повторяла эти мгновения все снова и снова.
Мы стали встречаться с Алексеем каждый день. Для этого я старалась уйти из дома одна, без Никиты, прихватив с собой только Ветерка – ведь собака не может рассказать домашним о том, что я встречаюсь с мужчиной. Не знаю, почему, но я не торопилась поведать маме о своем знакомстве с художником. Я успокаивала себя: делаю это просто из-за того, что у папы сейчас какие-то проблемы. А тут я со своим счастьем… Но как это обычно бывает: внутри нас сидит существо, которое знает правильный ответ – почему-то я была уверена, что мама не одобрит этого знакомства.
Я уже знала, что его глаза – цвета гречишного меда, что он закончил университет в Москве – изучал искусство, а потом вернулся домой, в свой родной Полянск; что ему тридцать четыре, и он живет один, в небольшом доме, доставшемся ему по наследству от дяди. А сюда он приехал для того, чтобы рисовать море. Точнее, он приехал отдохнуть немного около моря, ну, и заодно, порисовать.
У него была удивительная привычка: когда он смеялся, то запрокидывал голову назад. В этот момент я могла видеть его ставший родным профиль и темные струящиеся вниз волосы… Сердце мое в такой миг беспомощно падало вниз, а внутри возникала странная, непонятная тяга прикоснуться к нему или прижаться. Я тут же с силой зажмуривала глаза, чтобы не наделать глупостей…
Папа вдруг объявил сегодня вечером за ужином, что я – девица взрослая, и пора бы мне замуж. Сначала мне показалось, что он шутит, но оказалось, – нет.
Я стала думать, почему он об этом заговорил. Может быть, они прознали о том, что я встречаюсь с Алексеем, и их родительские сердца подсказали: дочка влюбилась, время подумать о свадьбе?
Спрашивать открыто я не решалась: а вдруг папа сказал об этом по другой причине? Недавно вышли замуж две девушки из моего бывшего класса. Может, в этом причина? И это просто намек, что мне надо тоже подумать о женихе?
…На следующий день было воскресенье, и к нам на обед приехали гости, семья Кончаловских: отставной генерал Георгий Ксенофонтович, который когда-то учился с моим папой в гимназии, (а недавно помог мне в устройстве на работу), его жена Эльвира Павловна и их сын Антон.
Ужин был долгим и скучным. Разговаривали все больше о политике, о войне, о волнениях среди рабочих.
Я витала в облаках и не участвовала в разговоре. Пришедшая ко мне любовь закрасила все страшное и черное в разноцветные краски. А ведь время было таким тревожным для России. Мировая война – кровопролитная и изматывающая, постоянные забастовки по всей стране… В нашем городе все это происходило не ярко: иногда и кое-где. Больше выражалось в разговорах. Да еще можно было услышать недовольные выступления рабочих в очередях за хлебом, мукой или мясом… Основные события развивались где-то там, далеко, в Москве, в Петрограде. И для меня это было «проходившим мимо». Особенно сейчас, когда я влюбилась.
Какое уж там волнение в стране, если оно сейчас в моем сердце!
Ни политика, ни другие кавалеры меня не интересовали. А ведь передо мной сидел тот, кому я была не безразлична.
Антон, двадцати лет от роду, полноватый, щекастый молодой человек, с очками на носу, напоминал мне внешностью Пьера Безухова. Только характером он был совсем другим.