Утром на рассвете, мы выходили из школы вместе всей толпой. Вот тут-то и произошло самое ужасное в моей жизни. Андрей шел между мной и Олей. Остальные ребята тоже шли группами. А дальше была дорога в две стороны. В одной живу я, в другой — она. Конечно, оказалось, что некому проводить Олю, никто не шел в ее сторону. Я так умоляюще смотрела Андрею в глаза. Казалось, вот-вот, он отвернется от нее. Но тут все спутала Ольга. Сквозь тишину наших взглядов, раздался голос: «Рыцарь надеюсь, меня проводит?» Андрей ответил: «Конечно. Таня (так меня зовут), я провожу Олю. Иди с ребятами. Увидимся как-нибудь. Еще раз поздравляю с окончанием школы». Голос был ровный, ничего не значащий. Но потом он поцеловал меня в щеку. При том его рука скользнула по моей спине…Я до сих пор ощущаю это касание. Нежная рука, горячая и такая желанная… Ну, почему, почему она, а не я? Как теперь мне быть?
Прочитала последние строки предыдущей записи. Какая я все-таки была идиотка. Глупые, нет, ненормальные мысли были тогда в голове. О чем я думала в тот момент? Не понимала еще всю пошлость своего легкомыслия в тот день. Нет, не могла понять, как все изменилось, что появилось кое-что пострашнее в жизни всех людей в стране, чем мое личное, индивидуальное неразделенное чувство. Еще месяц назад, я была ребенком. А теперь? Теперь я не могу позволить себе быть ребенком. Я выросла и все, что теперь вокруг пугает всех — это два слова: война и смерть. Начали приходить первые похоронки с фронтов. Слезы, рыдания, крики…как теперь жить?
(через 2 дня). Этого не может быть. Это не должно случиться с нами. Нет, только не с нами…Похоронки? Зачем я про них написала? Накликала горе и боль… Зачем она пришла именно в наш дом? Зачем она пришла в нашу квартиру? Да, мой папочка, с трудом прорвался на фронт в июне. А в конце июля «геройски погиб в бою за Украину». Не могу писать по-другому. Только сухие фразы приходят в голову. Маме становится хуже. Чтоб хоть чем-то себя занять, я поступила на ускоренные курсы медицинского училища. Мама не знает, что курс ускоренный. Она думает, что я буду учиться 5 лет, как и положено, чтобы стать врачом, а ко времени окончания института, война уже точно закончится. Не знаю. Люди говорят разное. Вон у Риты брата тоже взяли на фронт. Пишет, что бои очень напряженные, но фашисты имеют такой перевес в технике, что нашим приходится все время отходить и бросать наши города на откуп врагам. Как это ужасно. Но, похоже, это только начало. К нам в подмосковный Серпухов стекаются беженцы из Белоруссии и Украины. Чего только они не рассказывают. Страсти и ужасы — волосы дыбом встают. Эмоций не хватает… А Андрея я больше не видела. Слышала, что и с Ольгой они больше не встречались, и что он пошел в связисты. Наверное, тоже на фронте…Все мальчики теперь солдаты и воюют. Я даже не знаю адрес Андрея, где он служит, куда написать. Знаю лишь его имя: Андрей Подольцев, и все. Кто знает, увидимся ли с ним еще…Не время пока.
Кошмар. Иначе не скажешь. Война в разгаре, хотя многие думали, что она закончится через пару месяцев. Немцы под Москвой. Постоянно бомбят; голова болит, уши закладывает. Звон от сирены перед бомбежкой снится уже во сне. Мама болеет. У нас квартиранты из беженцев. Я учусь. На фронт не посылают. Наверное, жалеют. Все мы, молодые девчонки, только школу закончили. Разговоры лишь о родных на фронтах, да о завтрашнем дне: что будет дальше? переживем ли сегодняшний день?
Нас посылают рыть окопы. На улице уже холодно. Роем мерзлую землю. Пальцы рук быстро немеют. К вечеру сил не остается совсем.
Вот и практика была сегодня. Перевязывали раненых с линии фронта. Сколько же их!!! К концу дня мыслей не остается никаких. Усталость и все. Скорей бы все закончилось. Наступление началось. Скорей бы наши выперли фашистов! А что потом? А что теперь?
Теперь я тоже не знаю, как жить дальше. Неделю назад пришла на то место, где был наш дом. Там… яма в земле. А дома нет…Как и нет мамы, тети Тамары и Алешеньки (беженцев). Вот так: было, и нет…Слез тоже уже нет, словно что-то огромное и темное поселилось в груди. Оно не дает чувствам развиваться…как будто лед в сердце…просто раз, и нет моей семьи…Это сон? Плохая сказка? Как это осознать?..
Хочу на фронт. Все равно больше ничего не осталось: ни чувств, ни сил, ни слез. Писать тоже больше не могу. Плохо мне!
Прибежала с дежурства в госпитале. Сколько всего осталось далеко позади, в мирном прошлом. Сейчас кажется, что мы все время живем под бомбежками, со звуками постоянных орудийных залпов; с ужасными стонами раненых, для которых мир ассоциируется с отсутствием боли и кровавых тампонов на местах, где раньше были руки и ноги. Смерть. Везде смерть. Ежедневно и ежеминутно. Она меняет мировоззрение. Она меняет все ценности… А еще, непередаваемая усталость. Боли уже не чувствуешь. Если б еще полгода назад мне сказали, что я без страха и брезгливости буду помогать хирургу вынимать пули и осколки из всех частей тела раненых; перевязывать изуродованные шрамами и страшными ранами тела солдат, или то, что осталось от их тел после взрывов; что спокойно буду закрывать глаза тем, кто уже отмучился от страданий и без слез заполнять документы о смерти, — я бы просто в обморок упала от одного представления о таких ужасах. Оказывается, привыкаешь даже к такому. Прошли слезы, и боль притупилась после гибели мамочки (даже похоронить не удалось ее. Останки так и не нашли под завалами). И осталась такая ноющая ненависть к тем, кто придумал это гнусное слово «война» и решился прийти на нашу землю, и посмел поднять оружие на мою страну! Я их ТАПК ненавижу, что даже когда мне совсем плохо и не остается сил сделать шаг к вонючей кровати с больным… лишь ненависть помогает мне справиться с этим. И я снова перевязываю, сквозь зубы, призывая смерть на голову фашистов и Гитлеру.
Наконец их погнали, наконец наши полководцы опомнились и взялись по-настоящему бить гадов. Как бы и мне хотелось вслед за ними стрелять и вешать фрицев.
Последний месяц был ужасным. Ужаснее себе я ничего не могла представить. Кровь, раненые, мертвые. Врачей не хватает. Линия фронта проходит недалеко от нас. Госпиталь, что организовывали в здании нашего училища, уже несколько раз переезжал глубже в тыл. Несколько девчонок, что учились на моем потоке, ушли на фронт, точнее… просто сбежали на проезжающих грузовиках. Я тоже хотела…но… двоих из моих сокурсниц, мы уже похоронили. Хирург сказал, что они были неподготовлены к реальной войне. И это отбило у остальных охоту лезть на рожон под пули до завершения обучения. А обучение было у нас не только теоретическое. Несколько раз мы вытаскивали бойцов с поля боя. Хорошо, что там, где мы ползали, уже не рвались снаряды, а по стонам можно было определить, где нужна помощь. Я не знаю, какой страх должны были испытывать солдаты под настоящим перекрестным огнем, но мне самой было безумно страшно, когда я тащила на себе вроде, и нетяжелого парня, но из-за постоянного ожидания возможного взрыва с любой стороны, мне казалось, что вес на моих плечах был полуторный. Я не трусиха, хотя так можно подумать обо мне по— рассказанному. Ведь не тот трус, кто БОИТСЯ, а тот, кто боится выполнить свой долг и умереть, и который идет наперекор своей совести. Думаю, что я почти готова к практическим действиям. Вот только как попасть в гущу событий…надо поговорить с главным.
Мы живем в госпитале, в маленькой коморке, где посменно спим на широких лавках и почти сутками дежурим у кроватей раненых. За время моей учебы, практики, или, как это называется, военной жизни, я получила навыки не только сиделки, санитарки, медсестры, но еще и операционной сестры, что удалось не каждой девушке нашего курса. Кудряшов Виктор Иванович, наш педагог и параллельно врач-хирург госпиталя, при выдаче документов об окончании курса, пригласил меня и еще трех девушек остаться работать с ним его ассистентками. Я подумала и согласилась. Если добиваться цели, то с полным чемоданом знаний. А может закон самосохранения победил. Чего я стою на фронте и в бою, если мои знания заключены лишь в умении перевязывать, делать обезболивающие уколы и подавать судно. Конечно, я утрирую, но, понаблюдав за тем, как действует Кудряшов — врач с большой буквы, я твердо и осмысленно решила, что буду перенимать его опыт. Но было еще кое что, что заставило меня отложить выполнение замысла уйти на фронт сейчас: я вспомнила обещание, что давала когда-то маме — научиться лечить ее болезнь…Мамочка, тебе и твоей памяти, я посвящу свое решение. Обещаю, что стану хорошим врачом. А тебе не будет за меня стыдно…