– Ну вот что,– слезы душили ее, не давая говорить.—Я так долго прикидывалась дурой, что могу понять, когда ты прикидываешься дураком.
– Тиберия!
– Замолчи!
– Нет уж, послушай! – он резко откинул покрывало и сел на кровати.– Знаешь, честно говоря…
– Это кто тут будет говорить честно? – она истерично расхохоталась.– Ты? Я не верю!
– Заткнись, шлюха!
– Это я-то шлюха? Да я ждала тебя год…
– А брат? До меня докатились слухи…
– Ах, вон что, младшего братца вспомнил! А не ты ли всучил меня в его лапы, дрянь?..
– И всё же,– Луис холодно сжал губы, каменея лицом.
– Двум богам служить нельзя. Ты и так знаешь,– я выбрала тебя. Да и брат твой мальчишка…
– Ты это только поняла сегодня?
– Вчера,– она снова захохотала сквозь слезы и прижалась к нему: – Когда начинаешь иметь дело с настоящим мужчиной… Неужели не видишь, как я люблю тебя? Ну погрей же меня,– она ляснула зубами скорее от нервной дрожи, чем от озноба, и еще плотнее прижалась к его груди.
Он пристально, в упор посмотрел на ее красивое скуластое лицо с темными, что тропическая ночь, глазами под густыми ресницами, на большой, чувственно очерченный рот и с раздражением ощутил, как его желудок и чресла вновь стали сливаться и затягиваться в какой-то приятно ноющий узел.
– Ты вернулся ко мне, мой солдат. К своей Тиберии. Расслабься и отдохни.
Черная пена волос ее заскользила по его животу вниз. В какую-то минуту, не видя ее лица, а только разметавшиеся по его груди локоны, он вновь представил Терезу. «При свече все женщины красавицы, а кошки серые…» – вспомнились ему почему-то слова отца, но тут же в памяти всё полетело вверх дном и он почувствовал, что в его мозгу вспенивается какой-то магический котел блаженства и страсти…
* * *
– Тебе было сладко? – Тиберия боролась за любимого, как могла. Она вынула из коробки Луиса сигару и, прикурив, с улыбкой протянула ему. На кончике осталась влага ее губ, и капитан, отдыхая телом, с чувственным удовольствием зажал сигару в зубах.
– Ну скажи, о чем ты всё думаешь? Что-то случилось? Хочешь еще вина?
– Нет, но с тобой мне было действительно сладко.
– Хочешь, я навек останусь с тобой…
– Если что? – он усмехнулся в душе наивности Тиберии.
– Если ты… согласишься…
– Ребенок? И этот довод ты собираешься бросить на весы нашего романа?
– Да! – почти выкрикнула она, интуитивно чувствуя его иронию.
– Ну так вот, уясни,– Луис терял остатки терпения.—Уж не знаю, какое колдовство свело нас вместе в Сан-Ардо. Но знай, что никаким колдовством тебе меня не удержать.
– Когда собираешься уезжать? – Тиберия уткнулась лицом в подушку.
– Завтра. И думаю, что с утра. Все люди за чем-то гоняются. Это и есть наша жизнь… Иначе было бы скучно.
– Может быть,– она злобно взглянула на его отрешенное лицо, на усы, которые так любила, и с отвращением передернула плечами: – Стало быть, ты тоже… решил поиграть со смертью?
– Видишь ли,– Луис холодным и странно спокойным жестом воздел руки и сжал пальцами виски.– Моя жизнь кончена… Мне осталось только мстить. Я солдат своей любви.
– Любви? – глаза Тиберии вспыхнули.
– Да. Я люблю другую.
– Не может быть!
– Со мною может быть всё.
– Тогда зачем? Зачем надо было приезжать сюда? —губы ее дрожали.
– Да уж не ради тебя… Я уже говорил. Хотя, впрочем, в ином разе я не смог бы сказать тебе об этом.
Глава 6
Симон отер пот с лица и воровато покосился на дель Оро. Метис сидел возле лошадей и не спеша пересчитывал пули.
– Ну как, Сыч,– ротмистр невесело усмехнулся.—Хватит тебе свинца, если нам вновь посчастливится встретиться с инсургентами?
– Айе,– оскалился полукровка.– На тебя хватит. Смотри, не смей играть со мной, могу и передумать. За скальп твой много не дадут, но если содрать с тебя шкуру… думаю, можно будет разжиться двумя-тремя реалами. Это всё-таки лучше, чем ничего.
– Может, ты, наконец, перестанешь валять дурака и вернешь мне оружие? Места глухие, приятель…
– Заглохни! – Сыч оторвал прилипшую к телу рубаху и принялся чистить ружье.
– Ну ты и крыса,– Симон был натянут как струна, но голос его оставался твердым.– Я же спас тебе жизнь!
– Вот поэтому я не связал тебе руки, амиго. А следовало бы…
– Дерьмо! – драгун в бессилии плюнул в сторону метиса.
– Возможно и так, служивый, но жизнь меня с детства учила ловить там, где клюет.
Закончив возиться с кремневкой, Рамон легко поднялся и сделал знак своему пленнику:
– Пошевеливайся, нам пора.
– Торопишься в Монтерей выручить деньги?– Бернардино надел хвостатую каску и встал.– Представляю, сколько девок и вина ты купишь…
На эти слова дель Оро клюнул, как форель на мушку:
– Да уж немало. Если не будешь дураком, и тебе перепадет, амиго. У тебя-то между ног тоже, поди, не всё отсохло? – Рамон насторожился и подозрительно посмотрел на Бернардино, ожидая ответа.
– Что касается меня,– Симон взял под уздцы своего скакуна.– Я могу только надеяться на встречу с отрядом королевской кавалерии.
С внезапной жестокостью Сыч хватил драгуна по лицу. Симон рухнул в траву, а полукровка дважды пнул его са-погом.
Вытирая кровь с разбитого рта, офицер поднялся.
– Не зли меня! – прохрипел метис и, повторяя при-словье капитана Луиса де Аргуэлло, погрозил пистолетом: —Помни, что шучу здесь только я!
– Спасибо, друг,– потрясывая головой, пробормотал Симон и сплюнул под ноги черный сгусток крови вместе с осколком зуба.– Ты очень вежлив.
– Едем! – скомандовал Сыч, точно рысь вскакивая в седло.
Кони тронулись, и Бернардино, проклиная себя в душе, послушно, как нитка за иглой, двинулся следом.
* * *
До восхода солнца было еще далеко, но духота стояла страшная. Они то и дело утирались шейными платками, отмахивались от остервеневшего гнуса и напряженно прислушивались. Проехав с полчаса, путники выбрались на узкую лесную пикаду. В глухом сумеречье чащобы слышались одинокие крики птиц.
Лес был мрачен в своей бесконечности. Перевитый лианами, пышными росистыми глициниями, ползучими желтыми и фиолетовыми розами, он, казалось, таил великую вечность. Ни один старатель, поднявший на нее свою кощунственную руку и отправившийся на поиски затерянных стран, поплатился за сие и уже никогда не вернулся к людям. «Эльдорадо, Белая Саванна, Вилла Рица, Золотая река16,– мелькало в сознании Симона.– Кто нынче доподлинно может поведать, что из того правда, а что вранье?»
Нервы начинали звенеть, когда шелест леса, походивший на шум далекого водопада, вдруг оглашался рыком хищника или зловещим хохотом неведомой твари.
Внезапно дель Оро придержал коня и щелкнул затвором. Ноздри его трепетали, и он как зверь принюхивался. Беспокойство овладело и Бернардино, мускулы враз окаменели. Оба напрягли все чувства, пытаясь разобраться в незнакомых запахах. Однако драгун не обладал остротой обоняния, свойственной метису, и мог уловить лишь смутные дуновения. Дыхание Рамона участилось, тревога сильнее сжала сердце.
– Что там? – Симон скрипнул зубами, ощущая себя без оружия в полной власти Фатума. Кони, по брюхо утопающие в разлапистом папоротнике, срубая копытами соч-ные толстые стебли, шарахнулись в сторону.
– Это запах дьявола! – по скуластому лицу волонтера бежал пот.
Они застыли в седлах, потрясенные до глубины души. Сумрак листвы сразу стал угрожающим.
– Дай оружие,– ротмистр раздраженно протянул руку.
– Убери свою лапу, пока я не сломал ее! – рассвирепел дель Оро и направил ствол карабина в живот офи-цера.
– Дурак, мы же погибнем оба…
– Во всяком случае, не я один… – обрубил тот и вновь глубоко втянул ноздрями предрассветный воздух.– ОН уходит. Скоро восход.– Рамон соскочил с храпящего жеребца и лег, прижав ухо к земле.
На угрюмом лице мелькнула тень облегчения. Ему сразу стали явственно слышны всевозможные лесные звуки, и среди них Сыч лишь с трудом различил удаляющиеся шаги. Вскоре они замерли в чаще. Весь сырой от росы, не расставаясь с ружьем и индейской священной связкой, Рамон поставил ногу в кожаное стремя: