«Что ж, у собаки тоже есть свое чутье, но звериное»,—подумал хозяин, но благоразумно промолчал, подливая губернатору вина из кувшина.
– Я предлагаю тост, мой друг,– рука дона Хуана тепло опустилась на плечо сеньора де Маркоса,– за победу! Si vis pacem, para bellum!39 Смерть русским! – кубок коснулся губ Эль Санто, но неожиданно замер.– Ты не выпьешь даже за это?
– Мне не нравится тост, ваше сиятельство. Да, я старый солдат, но не убийца. И потому не смею торжествовать вместе с вами.
– Хм, похвально,– де Аргуэлло сделал глоток,– но не умно.
– Но эта война абсурдна, ваше превосходительство,—Ласаро по-военному обратился к Хуану.– Разве вы не знаете реальное соотношение сил? Русские быстрее доставят подмогу в форт Росс, прежде чем из Мехико…
– Довольно! Не забывайтесь, майор. Война не может быть абсурдной. Абсурдно ваше заявление…
– Нет, друг мой,– де Маркос взволнованно, но решительно посмотрел в глаза сосебедника.– Данная война —это высшей степени глупость. Разве сами русские жаждут ее? Уверен, нет! Я отказываюсь принимать участие в этой бойне.
– Вы не можете отказываться, майор. Честь омывается только кровью, иначе вы не испанец, не дворянин, а более – не друг мне! Солнце уже давно взошло, а позор над Новой Испанией еще не рассеян.
– Подождите, подождите, ваше сиятельство! – лицо де Маркоса сделалось бледным, руки вцепились в резной край стола.– Я думаю…
– Мысли не есть доказательства, Ласаро. А то, что касается ума, то знай: тот, кто не умеет действовать, тот не умеет и думать. Кстати, как ни прискорбно, думающий всегда получает меньше делающего, а делающий – меньше пользующегося. Так что советую вам, уважаемый, пользоваться моим расположением к вам и помнить о светлых днях нашей прежней дружбы. Мы не из тех ловкачей, кто для других создает правила, а для себя исключения. Это не наша политика, майор.
– Быть может,– Ласаро, плюнув на советы лекарей, налил себе полный кубок вина, выпил его чуть не до дна и задумчиво молвил:
– Ты знаешь, как я ценю и уважаю тебя, Хуан, наша молодость прошла бок о бок, но…
– Что «но»? – глаза Эль Санто горячо блеснули.
– В свое время король Англии Ричард40 провозгласил: «Либо я поставлю крест над Иерусалимом, либо его поставят на моей могиле». Увы, ты знаешь эту печальную историю… Его водрузили на его могиле. Не торопитесь клясться, ваше превосходительство… Соль сего разговора должна быть одна – правда и здравый смысл.
– Что предлагаешь? Я тоже на стороне истины.
– Тот, кто не помнит истории, тот обречен повторить ее. Но мы, я полагаю, помним всё. Не правда ли, брат-ское занятие – убивать друг друга? Русские всегда были нашими хорошими соседями, разве не так? А сейчас ты сам первый, из-за того дикого случая на Славянке, хочешь бросить на них всех своих драгун?.. О, это серьезное и опасное дело…
– А мы здесь и служим, Ласаро, чтобы решать сложные и опасные дела. Долг платежом страшен. Это они первые обвинили нас в убийстве их казаков. Но ты же знаешь, что этого не могли сделать мои солдаты.
– Угомонись, терпение, Хуан. Да, твоя рука в этих местах – рука Бога, но… Время сглаживает всё…
– Кроме морщин,– усмехнулся де Аргуэлло, прикуривая сигару.– Ты хочешь предложить мне, старина, ждать, когда они осадят наш Монтерей?
– Нет, но послать своих визитеров. Плохой мир лучше хорошей войны – это древняя истина.
– Возможно, опыт увеличивает нашу мудрость,– Эль Санто выпустил голубое плотное облако дыма,– но не уменьшает нашей глупости. Хотя я понимаю тебя и, право, сам боюсь допустить смертельной ошибки. Господи, что будет с нами, чего ожидать завтра?.. Но почему именно теперь? Знаешь, Ласаро, я сейчас почему-то вспомнил могилы наших друзей… Сколько их было в походах: палка с привязанной накрест шпагой…
– В том-то и дело… Мы видели слишком много смертей, но тогда мы были молоды и сильны… А ныне я хотел бы, чтобы и мы оба, и наши дети чувствовали жизнь.
Глава 3
Время было собираться в путь, но дон Хуан оттягивал эту минуту. Разговор распался, каждый думал о своем, попивая вино, глядя на темнеющий пепел неба.
Часы истории отсчитывали свои стремительные секунды. Век для человека – секунда для истории, век для истории – мгновение для вечности.
Разглядывая причудливую воронёную вязь стрелок напольных часов, старик Эль Санто перебирал в памяти монотонную, затягивающую, словно трясина, жизнь Монтерея. Великие посты чередовались с праздниками, крещения и отпевания – с муштрой гарнизона и глупыми шутками вроде той: «Комендант, у вас в гарнизоне41 двести штыков. Неужели нельзя переловить всех тараканов и блох?» или: «Если вы, падре, поймали мула за задние ноги, а он пытается вырваться,– лучше всего его отпустить».
Вся эта тягучая патока обыденности сжигала жизнь дона. Порой ему представлялось, что даже свой каждодневный путь от казармы до алтаря он совершает извечно. Он вспомнил недостроенный дом для солдатских вдов, с которым никто не знал, что делать, вспомнил унылое кладбище, что находилось на задворках iglesia42, там были симметрично рассажены араукарии и плакучие ивы; пестрый ковер трав и аккуратно стриженный бордюр из красного кизила, увы, безуспешно пытались скрасить угрюмое молчание каменных крестов. «Еще немного – и меня снесут туда,– подумал он с грустью.– Я даже знаю, куда и в чем…»
– Ваше сиятельство,– Ласаро робко нарушил раздумья губернатора.– Имеются новости от полковника де Ликожа? Вы как-то говорили, что он сообщал в письме…
– Нет, он ничего не сообщал. И вам я ничего не говорил, и вообще никто никому ничего не писал. Неужели не ясно, что это секретные сведения? Уяснили?
– Да, команданте, да. Но, черт возьми, я всё равно не понимаю наших действий! Зачем все эти демонстративные приготовления?.. Сгон краснокожих и черных рабов? Пожалуй, это…
– Мы бьем по траве, чтобы выгнать змею, как говорят в наших местах. Теперь русские знают, что мы знаем, что они знают… И хватит пессимизма, дружище, я не люблю ваших «пожалуй». Защита границ Империи! Вы это делаете не для меня. Сделайте это хоть раз для себя, ради своих детей, могилы жены, наконец! То, что вы живете недурно, не должно вас слишком окрылять, Ласаро. Всё течет, всё изменяется. Кстати, вы давно видели своего племянника?
– Луиджи?
– Именно,– Эль Санто снисходительно улыбнулся и затушил сигару.– Ему ведь уже восемнадцать. Уверен, он давно посещает цирюльню. Где вы его прячете, разве он не рвется записаться в эскадрон моего старшего сына?
– Но я не знаю, где он, Хуан. Верь мне! С тех пор, как его тетка… – влажная белая сорочка хозяина присосалась к спинке стула.
– Похвально, браво, майор, у вас даже не дрожит голос. Господи, милостью своей отпусти грехи этому вруну!..
– Но позвольте, ваше превосходительство… – хозяин поник плечами.– Если вы полагаете, что я знаю, где он сейчас, то ваша память подводит вас меньше, чем меня.
– Передайте: завтра я буду ожидать его у себя. Сего-дня каждый человек, способный держаться в седле, на счету. И пусть знает, зачем я призвал его. Конечно, не для дуэта на арфе.– Дон Хуан вновь растянул губы в улыбке, глядя, как потемнел от пота крахмальный воротничок его собеседника.– Впрочем, довольно о грустном. Я у вас задержался изрядно, но, увы, так и не имел счастья лицезреть ваших прекрасных офелий.
– Ах, вы о Лоли и Валенсии? – еле заметно улыбаясь, Ласаро неопределенно качнул плечами. Его ячменные светло-карие глаза казались слишком маленькими на раскрасневшемся лице.– Ах, мои белки?.. Они, должно быть, на своей половине. Бедняжки… – хозяин утер платком взопревшее от разговора и вина лицо.– В любви к ним я черпаю желание жить, Хуан. Если бы не это смутное время, я бы непременно их вывез в свет!