— Что ты говоришь такое, друг?! — изумился Чаяк. — Конечно же, вся тундра знает, что русские идут. Кочуют куда-то.
— Но ведь это же войско! По здешним местам огромная армия!
— Это ты сказал «войско», — кивнул таучин, — и я тебе верю. А глаза мои видят другое — кочевой караван это. Большой только. Наверное, новое стойбище делать хотят. Разве на войну так ходят?
— Ч-чёрт побери! — ужаснулся своему пониманию Кирилл. — Ясное дело, что таучины воюют не так...
«Да, столкнувшись с чем-то необычным, Чаяк, как и любой на его месте, подобрал ближайшую аналогию из „обычного”. Он видит чужое кочевье, а я — сочащиеся кровью строчки документов и работ историков:
...За несколько дней до битвы отряд повстречался с 30 оленными таучинами, с которыми командир через переводчика вступил в переговоры. Он пытался уговорить таучинов «поддаться Российской державе». Таучины же стали угрожать полным уничтожением его отряда, бахвалясь собственными силами. В пересказе казаков это звучало следующим образом: «наше де войско сами в их Таучинскую землю принесло свои головы и тулова, которыми де головами и костями будет белеть имевшей близ того места каменной мыс... они де неприятели не будут по российскому войску из своих оружей луков стрелять, но по многолюдству своего войска ремёнными чаутами (коими они обыкновенно езжалых своих оленей имают) переимают, а головами и костьем разные звери — медведи, волки, россомаки и лисицы — будут идать, а огненное ружьё и другое, что есть из железного, получено будет в добычу».
Брехня это! Нечто текстуально близкое писали и про взбунтовавшихся ительменов на Камчатке. Они, дескать, вышли на бой почти безоружными, потому что «по многолюдству своему» собирались закидать казаков шапками. Скорее всего, это дежурная казачья мотивировка нападения на мирных или, по крайней мере, не готовых воевать туземцев. Начальство наверняка всё понимало, но закрывало на это глаза — его интересовал лишь результат».
— Сейчас ты увидишь, какое это кочевье! — с некоторым злорадством проговорил Кирилл. — Если ход событий стал одинаковым «здесь» и «там», то будет атака.
— Что?!
— Нападут они.
— Кто нападёт? Что ты говоришь, Кирь?! Возле берега на льду вода, а лодок ни у кого нет. Как перебраться?
— Увидиш-шь... — безнадёжно прошептал учёный.
...Командир, несмотря на численное превосходство противника и невыгодность своей позиции (между льдом и берегом было пространство талой воды в 30 саженей шириной и глубиной по пояс), приказал идти в атаку. Отряд бросился в воду, чтобы выйти на берег. Здесь на берегу таучины пытались окружить его, однако в их «поспешности ничего полезного не оказалось».
— Ух ты-ы! — почти восторженно вскрикнул Чаяк. — По воде идут и не тонут! Я ж говорил, что менгиты всё-таки демоны, а не просто плохие люди! Мы с тобой великие герои, Кирь, раз смогли убить столько этих тварей!
—Угу, — мрачно усмехнулся учёный. — А мавчувены ясачные тоже демоны? Они тоже по воде идут — русские их пинками гонят.
— Н-ну-у... Мавчувены... — призадумался воин и вдруг выдал: — Наверное, там мелко!
— Гениальная догадка! — похвалил Кирилл. — А ваши... То есть наши таучины полные дураки: чего они к берегу сбежались? Чего толпятся и пальцами на русских показывают? Это им цирк, что ли?! Бить же надо, не дать на берег вылезти! Идиоты, ну, какие же идиоты...
— О чём ты, друг? Что такое «цирк»?
— Потом объясню... В общем, зрелище такое — для развлечения, от скуки, значит...
— Во-во! Наши и сбежались посмотреть поближе на этих, которые по воде ходят. Не часто ж такое увидишь!
— Да перестань ты глупости говорить! Вы что, ручьи и реки никогда вброд не переходите?!
— Так то ж реки, а это — море!
— Да какое ж, к чёрту, море?! Талая вода на льду... А-а-а, блин, первобытное мышление... мать вашу...
... Командир отряда, будучи капитаном регулярной армии и впервые столкнувшись в бою с таучинами, пытался действовать по правилам тогдашнего военного искусства: «против того неприятеля поставя команду в парад так обыкновенно, как и в России на сражениях бывает и чинят сражение». Командовавший левым флангом казачий сотник стал убеждать капитана, что в силу малочисленности русских сил, лучше их рассредоточить «человек от человека сажени на полторы, дабы тем неприятелю не дать сильного нашему войску окружение йот того замешания». Капитан отказался это сделать. Но сотник, тем не менее апеллируя к интересу «державнейшаго царя государя», стал действовать по своему усмотрению. Он рассредоточил свой левый фланг так, как предлагал, и пошёл в атаку на неприятеля. Капитан же повёл в атаку свой правый фланг регулярным строем...
Звуки выстрелов — первого недружного залпа — долетели, чуть запоздав после дымков, выскочивших из стволов казачьих фузей.
— Что ты там бормочешь, Чаяк? Понял теперь, в чём тут дело?
— Плохо, совсем плохо делают менгиты! Разве люди так поступают?! Совсем плохо...
— Ага, — злобно оскалился Кирилл. — Русские должны были сначала объявить, что собираются сражаться. Потом подождать, пока таучины наденут доспехи, соберут стрелы, наточат копья. Потом встать напротив вражьего войска и как следует его обругать. Далее, разумеется, должен следовать поединок силачей — очень интересно! Ну а потом, основательно перекусив и отдохнув, чтобы набраться сил, можно начать сражение. Да?
Чаяк обиженно засопел, но промолчал. Между тем второе великое полевое сражение на земле таучинов развивалось по знакомому сценарию — ружейнолучная перестрелка на дистанции метров 70-80. Русских и мавчувенов было, пожалуй, раза в полтора меньше, но убить противника из таучинского лука на таком расстоянии довольно трудно, а вот тридцатиграммовая фузейная пуля при попадании даже в костяной доспех делает человека трупом или калекой, что в здешних условиях одно и то же.
Разрядив ружья, казаки останавливались и занимались перезарядкой. Их туземные союзники, конечно, вперёд без них не рвались, а только издавали воинственные вопли и выпускали стрелы из своих луков. Дождавшись окончания манипуляций с пороховницами и шомполами, командиры флангов отдавали команду, и цепи атакующих шли вперёд под градом (довольно, впрочем, редким) вражеских стрел. Продвинувшись метров на 10-15, казаки вновь стреляли, и всё повторялось сначала. Кирилл вспомнил, что, по архивным данным, в его мире это сражение продолжалось много часов, и горько вздохнул.
...Капитан же повёл в атаку свой правый фланг регулярным строем, но просчитался, ибо на этом фланге помимо русских было много мавчувенов. Последние не умели воевать сомкнутым строем и «по их всегдашней непостоянности от множественного числа неприятеля пришли в робость», дрогнули и стали отступать. Таучины потеснили правый фланг к морю. Но тут на выручку мавчувенам подоспели находившиеся при обозе (стоявшем на морском льду) трое казаков, которые, «усердуя к службе и оказали свою отменную противу протчих храбрость», помогли устоять правому флангу...
Эта «отменная храбрость» заключалась в том, что служилые перебрели полосу воды и выбрались на берег. Там они при помощи палашей, ружейных прикладов и, вероятно, мата погнали вперёд подавшихся назад союзников. Этих бородатых дьяволов мавчувены боялись, конечно, гораздо сильнее, чем каких-то там таучинов — правый фланг довольно быстро выровнялся. Казаки же не вернулись назад, а остались в тылу наступающих, взяв на себя роль своеобразного заградотряда.
— Ну, конечно, — скривился Кирилл, — скоро предстоит делёж немалой добычи. Делить её, наверное, будут между участниками боя, а остальные ничего не получат. Эти трое усмотрели уважительный повод нарушить приказ и будут теперь с «прибытком». Я не пророк, но могу в точности сказать, чем кон...
Кирилл оглянулся и обнаружил, что Чаяка рядом нет — он говорит в пустоту. Его спутники, собравшись в кучку, что-то азартно обсуждали, размахивая руками. Заметив, что Кирилл на них смотрит, они — все четверо — подались к нему. Глаза Чаяка азартно блестели, с жидких усов свисала сопля — он забыл её вытереть или не заметил.