Железный поход. Том пятый. Дарго - Воронов-Оренбургский Андрей Леонардович

Часть 1 Дарго – кровь за кровь

Вдруг залп… глядим: лежат рядами,

Что нýжды? здешние полки

Народ испытанный… В штыки,

Дружнее! раздалось за нами.

Кровь загорелася в груди!

      М. Ю. Лермонтов «Валерик»

Глава 1

Сложно быть хозяином на земле – вырастить фруктовый сад, построить дом, поднять на ноги детей; непросто чабану в завьюженных горах управляться с огромной отарой, беречь ее от мора и падежа, от острых орлиных когтей и волчьих клыков… Что уж говорить о тяжелой доле – повелевать седым Кавказом? Быть его духовным наставником, заботиться о его народах, незыблемости священных границ и процветании!

Однако горы полны мудрости: «Куда не заглянет гость, туда не заглянет и добро», «Если к тебе пришла беда, подними голову, если к людям пришла – опусти», «Глаз боязлив, но руки и сердце храбры».

Так и случилось – горы не терпят пустоты. Вот уже более десяти лет, после трагической гибели Гамзат-бека¹, весь неподъемный груз правления и ответственности за Имамат лежал на плечах Шамиля из Гимры. Издревле на Кавказе к именам знаменитых, прославленных горцев добавлялись названия аулов или целых народов. Так случилось и с Шамилем. Отца его звали Доного, и поначалу будущего имама соседи нарекли Шамиль – сын Доного. Затем он стал Шамилем Гимринским, будучи выходцем из аула Гимры, еще позже – Шамилем Аварским, далее – Дагестанским, Кавказским… И, став наконец Воином Газавата, человеком-легендой, третьим имамом Кавказа, он вновь стал Шамилем, не нуждающимся уже ни в каких уточнениях.

Ныне численность его Имамата составляла около 500 тысяч человек, территория – свыше 1000 верст в окружности, а рубежи теократического государства горцев менялись от года к году в зависимости от военных успехов или, напротив, неудач. Десятки племен и народностей включал в себя Имамат – все общества Нагорного Дагестана, земли покоренного Аварского ханства, почти всю Чечню и Ингушетию, а также ряд аулов высокогорной Хевсуретии и Тушетии² Лютая воля, сила и безграничная власть Шамиля мощно сказывались и на Западном Кавказе. Многие независимые от власти князей и агаларов³ крупные территориальные союзы натухайцев, абадзехов, шапсугов и убыхов горячо поддерживали своего нового Пророка, который в народе еще при жизни приобрел значение «эвлии» – святого.⁴

Эта жертвенная любовь народа, готового бросаться за ним из войны в войну, тешила самолюбие властного горца. Слепая вера мюридов заставляла учащенно биться его сердце и ощущать при этом согревающий огонь в жилах, который он получал из преданных глаз своей паствы. Но не только чувство радости и скрытого торжества испытывал Шамиль. Многолетняя усталость и бесконечная тревога за свой народ, за жизнь своих родных и близких, жен и детей, за свою собственную жизнь, тревога за судьбу Кавказа давили его грудь могильной плитой, лишали сна и покоя.

С того времени, когда имам Шамиль, избранный главой Имамата, стал обладать духовной и светской властью, он невольно сделался заложником избранной им судьбы. Отныне Шамиль не принадлежал себе. Каждый день его теперь был расписан по часам и минутам. «Понедельник, вторник, среда и четверг посвящались общим вопросам управления. В эти же дни выслушивались письменные донесения наибов и устные доклады тех, кто по вызову имама являлся лично. По обсуждавшимся вопросам совет не только принимал решения, но и указывал тут же, кем и как это решение должно быть немедленно исполнено. Суббота и воскресенье были предназначены для приема многочисленных посетителей и разбора их жалоб и претензий. Пятница назначалась исключительно для молитв и отдохновения».⁵

Верховный годекан являлся одновременно и верховным судом. Здесь, в присутствии секретаря и приглашенных уважаемых лиц, разбирались самые сложные дела, спорные вопросы и жалобы. В чрезвычайных случаях Шамилю приходилось созывать съезды народных представителей.

В разработанном им «Положении о наибах» говорилось: «Наибом должно быть исполняемо приказание имама, все равно, будет ли оно выражено словесно или письменно, или другими какими-либо знаками, будет ли оно согласно с мыслями получившего приказание или не согласно, или даже в том случае, если исполнитель считал бы себя умнее, воздержаннее и религиознее имама». В то же время Шамиль не переставал наставлять своих высокопоставленных наибов и мудиров⁶: «Вы не склоняйтесь ни в сторону насилия, ни в сторону насильников. Глядите на своих людей глазами милосердия и заботы, как требует того Коран. Смотрите за ними, как жалостливый к своим детям отец, управляйте ими на основе справедливости и совести, не приближайте к себе никого из-за дружбы и приятельства и не отдаляйте никого из-за вражды. Будьте для старшего – сыном, для равного – братом, а для младшего – отцом. Тогда вы не найдете в своем округе врага. Если же вы будете вести себя противно тому, что я говорю, если будете несправедливы к народу, то вызовете на себя прежде всего гнев Всевышнего, а затем гнев мой и народа. Знайте и помните: дело ваше тогда обернется плохо».

…Но все реформаторские задачи и грандиозные планы имама перечеркивала война.

Столицей молодого государства горцев значились крупные аулы Ашильта и Ахульго в Дагестане… Цветущие и прекрасные, они были до основания разрушены и разграблены царскими войсками. В редких оставшихся скелетах домов-крепостей, некогда богатых и гордых, теперь шелестел пеплом ветер, будто среди развороченных взрывами каменных плит и обугленных перекрытий перешептывались силуэты и лица погибших защитников.

В горах говорят: «На крови и костях аул не построишь, но беду наживешь». Увы, столь любимые Шамилем героические Ашильта и Ахульго напоминали теперь сгнившие и раскрошенные зубы старика с черными дуплами, из которых неуловимо тянуло тошнотворным смрадом былых пожарищ.

Новой резиденцией имама стали аулы Дарго и Ведено в Чечне. «Надолго ли? – укрепляя и без того могучие, неприступные стены своих крепостей, думал он и горько усмехался в душе. – Гадалка себе не гадает».

«Хочу ли я войны?.. Жаждут ли мои горы новой крови? – не раз, стоя у перепаханных ядрами пепелищ, задавался вопросом Шамиль и отвечал: – Нет, не хочу! Наши ущелья и горы и так пропитаны ею насквозь».

Не о войне и крови мечтал великий Шамиль, но о мире и созидании. В его крепкой памяти жили предания далекой старины, укреплявшие имама в мыслях о мире и добрососедстве с другими народами.

* * *

«…Давным-давно, когда близ аула Кумух после жестокой битвы с ордами Тимура Завоевателя горцы собирали трофеи, то в сафьяновой сумке одного убитого нашли книгу. Перелистали ее страницы, склонились над буквами. Но ни одного не нашлось среди них, кто мог бы читать. Тогда решили горцы сжечь ее, изорвать и пустить по ветру. Но вперед решительно выступила умная, храбрая воительница Парту-Патимат. Она сказала:

– Берегите ее вместе с оружием, доставшимся нам от врага.

– Эй! Зачем она нужна? Никто из нас все равно не может ее читать!

– Если мы не сумеем прочитать эту книгу, прочитают наши дети, внуки. Неизвестно ведь, что заключено в этих страницах. Может, в них наша судьба!

…Во время битвы Сураката Тинусинского с арабами один пленный араб отдал горцам коня, кольчугу, оружие, щит. Но книгу, спрятанную на груди, не хотел отдать. Суракат вернул пленнику оружие и коня, но книгу приказал отобрать. Он сказал: