Другой путь – длинный, их, собственно, много – можно двигаться через Атлантику, с заездом в Канаду или в Штаты, через Индийский океан по маршруту печально известной эскадры вице-адмирала Рожественского, были и другие дороги, тоже морские, но все они съедали уйму времени.
Берзин, отправлявший Зорге, принял решение: надо идти длинным, кружным путем, так будет вернее, безопаснее. Берзин вздохнул и, словно бы утверждая это решение окончательно, наклонил тяжелую крупную голову, украшенную седеющим, словно бы присыпанном солью бобриком:
– Береженого Бог бережет.
Тяжелым было прощание с Катей. Та улыбалась, произносила какие-то слова, потом из горла у нее вдруг вырвался сдавленный взрыд, забивал речь, дыхание, перекрывал что-то внутри, а на глазах появлялись слезы. У Зорге боль стискивала сердце, он прижимал к себе Катину голову:
– Ну что ты, Катюш, что ты! Я же вернусь, я вернусь. А потом, возможно, дело образуется так, что в следующий раз ты поедешь со мной. Не плачь, Катюша. – Он платком промокал ее глаза, но слезы возникали вновь. Зорге ощущал, что и у него самого внутри скапливаются слезы, собираются в озерцо, и это озерцо вот-вот прольется… Но мужчина на то и мужчина, чтобы не плакать, – плакать было нельзя. И Рихард держался, хотя глотку ему все сильнее и сильнее забивали слезы. Собственные слезы, не чьи-нибудь.
Из Москвы он выехал в Одессу, из Одессы морем – в Марсель (знакомый путь, по нему он уже ходил), из Марселя на огромном, будто город, лайнере отплыл в Америку. В Европе стало модным плавать на таких гигантах, океанский лайнер бывает велик и самостоятелен, словно современное государство: на нем и власть своя есть, и суд, и законы, и жизнь, и министерство иностранных дел собственное имеется, и банк – все свое, автономное, иногда ни на что не похожее, земным правилам не подчиняющееся.
Остановка в Нью-Йорке была обязательна, Зорге там предстояло провести сложную операцию – ему во что бы то ни стало надо было получить новый паспорт – старый-де он утратил во время долгого океанского перехода…
Поселился Рихард в престижном отеле на Пятой авеню, отдал прислуге два своих костюма, их нужно было тщательно отутюжить, свести на нет все заломы, складки, убрать примятости и фальшивый неприятный блеск, остающийся после долго сидения в креслах, отдал и сорочки, которые требовали стирки.
Погода в Нью-Йорке стояла душная, жара не только выдавливала из людей последнюю влагу – она стискивала глотки и мешала дышать, ходить можно было только в легчайших теннисках – рубашках, не имеющих рукавов, и, конечно, было бы полным безумием облачаться в такую пору в костюм, но выхода не было: завтра утром Зорге заявится в германское консульство, где на человека, который будет его принимать, надо было произвести впечатление… Зорге тщательно обдумал разговор с консулом.
В консульстве он предъявил свое корреспондентское удостоверение, выданное в Берлине, и произнес просто и тихо, с виноватыми нотками в голосе:
– Со мной произошла беда – у меня исчез паспорт.
Консул – стареющий дородный человек с лохматыми бровями, из-под которых водянисто проблескивали два холодных колючих зрачка, нагнал на лоб частую лесенку морщин:
– Где это произошло и при каких обстоятельствах?
– На пароходе. Думаю, что паспортом могли заинтересоваться несколько человек – стюарды, которые обслуживали мою каюту, трое американцев, которые постоянно приглашали меня играть с ними в покер…
– Обыграли?
– Они? Нет, – эхом отозвался Зорге и недоуменно приподнял одно плечо, – мозгов для этого дела у них оказалось маловато, – он снова приподнял одно плечо, – среди них был профессор, с которым я разошелся во взглядах на нашего любимого фюрера, и мы повздорили.
– Американец?
– Профессор? Да. Но живет он, по-моему, в Мексике, – Зорге развел руки в стороны, – в общем, чувствую я себя без паспорта хуже некуда.
– Все – иностранцы, – проговорил консул про себя, недовольно сморщился, словно бы на зубы ему попала щепоть песка, – все…
– Что? – сделал непонимающее лицо Зорге.
– Все иностранцы, говорю, ни одного немца, не у кого спросить…
– Вы мне не верите? – голос Зорге дрогнул.
– Да как сказать. – Чиновник скривился кисло. – В общем, мне надо запрашивать Берлин.
– У меня совершенно нет времени, чтобы ждать ответа на запрос, господин консул, мне надо как можно быстрее оказаться в Токио – у меня на руках целый ряд ответственнейших поручений, даденных мне в Берлине. Чтобы их выполнить, нужно много времени.
– Что за поручения?
– Об этом я, к сожалению, не имею права говорить, господин консул. – Зорге вытащил из кармана кожаную книжицу. – Вот мое корреспондентское удостоверение, подписанное лично доктором Геббельсом. – Он передал удостоверение консулу. Тот с недоверчивым интересом раскрыл его, внимательно прочитал, недоверие, возникшее было в глазах, погасло, уступив место почтению. – Кроме того, вот рекомендательное письмо одного из руководителей Министерства иностранных дел рейха послу в Токио. – Зорге вытащил из кармана конверт с хорошо известной консулу мидовской печатью. В таких конвертах в Нью-Йорк приходили письма из Берлина, подписанные самим министром либо кем-то из его заместителей или советников, но никак не ниже… Начальники отделов присылали свои ценные советы совсем в других конвертах.
Чиновник заколебался: доводы Зорге в виде кожаной книжицы и письма, подписанного большим берлинским чином, возымели действие – старый бюрократ попятился, заерзал задом обеспокоенно: а вдруг ему надают за негибкость оплеух либо того хуже – приложат к его заду подошву? Синяк ведь останется на все последующие годы.
Лицо его сделалось растерянным, каким-то жалким, Зорге даже усмехнулся про себя: не должен чиновник иметь такое лицо ни при каких обстоятельствах. Даже если его заразят какой-нибудь неприличной болезнью. Наконец консул сломленно махнул рукой:
– Хорошо, я оформлю вам новый паспорт. В конце концов, вы – гражданин великой Германии! Мы – страна с большой буквы.
Зорге вновь немо, про себя, усмехнулся: «Павиана этого старого неплохо бы прозвать “Мы – страна с большой буквы”, очень уж он похож на сантехника, обслуживающего общественные туалеты у Бранденбургских ворот».
Консул нажал на кнопку, прилаженную к боковине письменного стола, – вызывал к себе помощника…
Через два часа Зорге вышел из здания консульства с новым паспортом в кармане.
Это было очень важно – иметь свежую, нигде не засвеченную, не потревоженную разными штампами паспортину. Зорге был доволен.
Вечером он выехал поездом в Вашингтон – надо было побывать у японского посла, передать ему одно из писем, полученных в Берлине и, если повезет, взять рекомендательное послание в Токио – оно никогда не помешает…
Обустраиваться в Токио надо было основательно.
В столице Японии Рихарда Зорге уже семь месяцев ждал Бранко Вукелич – он приехал в Токио в феврале тридцать третьего года. Здесь также находился радист, включенный Берзиным в группу Рамзая – Бернхард.
Вукелич представлял в Токио известный парижский журнал «Вю», югославскую газету «Политика», а также французское информационное агентство «Гавас», он знал, что разведгруппу должен будет возглавить «человек из Москвы», но кто именно, не ведал совершенно. А интересоваться, спрашивать, кто же появится на горизонте, кого конкретно принесет из советской столицы, в разведке не было принято.
Отец Бранко Вукелича был полковником Королевской армии Югославии, мать тоже была дамой приметной – принадлежала к древнему аристократическому роду.
Сын полковника и известной аристократки одно время учился в Академии художеств, потом – в Высшей технической школе, сумел хорошо познать и искусство, и технику, принимал участие в студенческих волнениях, однажды даже попал в тюрьму. Когда на родине стало нечем дышать, уехал за кордон, учился в Брно, через год переместился во Францию и стал студентом Сорбонны. В Париже он женился на очень красивой девушке, устроился работать на высокооплачиваемую должность в Электрическую компанию. Говорят, что сам граф де ля Рок, глава компании, покровительствовал ему.