— Три часа... Пора бы им вернуться...— проговорил он негромко. Из холодных просторов Арктики стеной наползал туман. Красное ночное солнце, спрятавшись в белесой дымке, светило тускло. Над домиком нависала молчаливая громада хребта. И там, на перевале, было пустынно. Сколько ни всматривайся — ни единой темной точки.
Да, прошло уже три часа, а группа Печникова все еще не вернулась. Какая трагедия разыгралась в безлюдной холодной тундре? Мичман был умудрен жизненным опытом и привык взвешивать каждое свое слово, каждый свой поступок, а сейчас ему начинало казаться, что он послал мало людей на выручку старого Тэмгэна.
Кто те, неизвестные, напавшие на охотника? Рультынэ так и не успела ничего сообщить толком. Она лишь упомянула имя Чимнэ. Странно. И что вообще под всем этим кроется?.. Обо всем Ситников, разумеется, донес на «большую землю», и действия его одобрили. И все-таки... Почему завязалась перестрелка? Что произошло с группой Печникова?
Пора было принимать новое решение. Ситников тяжело вздохнул и снова спустился в аппаратную. Он уселся на раскладной табурет и задумался. Ему представилось, что группа Печникова отбивается от наседавших бандитов, неизвестно как появившихся в этих местах. Вот они, его подчиненные, изможденные и измученные, обливаясь кровью, ползут по снегу. А возможно, и в живых-то никого уже нет...
Нарисовав себе такую картину, мичман даже глухо застонал, вскочил с табурета и стал расхаживать по комнате. Кого послать на помощь Печникову?..
— Наши возвращаются!
Без полушубка и шапки Ситников кинулся во двор. С перевала спускалась собачья упряжка, за ней шагали люди. От каждой фигурки тянулась длинная, слабо очерченная тень. Вот уже можно уловить поскрипывание нарты, стянутой сыромятными ремешками. Кого это ведут под руки?
Наконец вся процессия остановилась у крыльца. На нарте лежал старый Тэмгэн. Дыхание со свистом вырывалось из его горла, глаза были закрыты. Матрос Терюшин поддерживал Прохорова. Необычайная бледность покрывала щеки Ивана, рукав ватника был в крови. На связанных лыжах был уложен большой ярко-желтой окраски сундук. Но не это привлекло внимание мичмана. Он угрюмо разглядывал двух незнакомцев, руки которых были скручены ремнями.
Один из них — дюжий рыжеволосый мужчина с квадратным лицом и жесткой линией рта — спокойно и даже с каким-то вызовом разглядывал Ситникова, другой — белокурый, худощавый, бледнолицый — стоял понурив голову, как- то съежившись.
— Этот меньшой и пырнул Прохорова ножом,— сказал Печников.— Двух нарушителей товарищ Тэмгэн ухлопал, отстреливаясь. Был еще один, вроде чукча или эскимос — не разберешь, так тот удрал. А эти прикрывали его отход. До последнего держались, мерзавцы!..
Печников был красный от возбуждения, в зрачках его серых глаз вспыхивали недобрые огоньки.
— Ладно. Разберемся. Товарищам Тэмгэну и Прохорову оказать первую помощь! Задержанных — в угловую комнату! Выставить часового!— распорядился мичман.— Сундук в склад!
В угловой комнате было холодно, и рыжий сразу же потребовал, чтобы их перевели в теплое помещение и накормили.
— Ну и нахалы! — задыхался от злости Те рюшки.— Будь моя власть — угостил бы я вас чем ворота подпирают... Мистеры-твистеры...
Ситников о всех событиях доложил в базу. Вскоре была получена ответная радиограмма. В ней сообщалось, что к наблюдательному посту вышел катер с пограничниками. Командиру поста предписывалось не принимать никаких мер для поимки ускользнувшего человека. Оставалось только ждать. Катер будет не раньше чем часа через четыре.
Сундук и парашюты перенесли в склад. Помещение опечатали и выставили у дверей часового.
— А что в том сундуке? — полюбопытствовал Терюшин. Мичман сердито сузил глаза:
— В наши функции не входит интересоваться такими вещами. Вот прибудут пограничники... Идите на отдых, товарищ Терюшин!
Конечно, мичману и самому хотелось узнать, что в том сундуке, но он решил не открывать его.
Для него было ясно одно: находка эта иностранного происхождения. Тэмгэн и Рультынэ, по-видимому, случайно наткнулись на сундук и, сами того не подозревая, помешали шпионам. Можно было бы допросить задержанных, но Ситников здраво рассудил, что следственные органы сделают это лучше него. Сейчас самое важное — дождаться катера, а тогда можно будет вздохнуть облегченно. Мичман не любил никаких происшествий: они вселяли дух беспокойства, мешали службе.
Очень тревожило состояние старого Тэмгэна. Охотник потерял много крови. Пуля угодила ему в левое предплечье, другая засела в пояснице. Санинструктор Глушаков только разводил руками: дескать, здесь мое искусство бессильно, нужно ждать врача. Рультынэ сидела у изголовья деда и прислушивалась к его дыханию. В ее больших черных глазах была беспокойная грусть. Прохоров здоровой рукой гладил ее по волосам и негромко говорил:
— Ничего, ничего, Рультынэ, все обойдется хорошо. Вот увидишь, все образуется. Помнишь, дед рассказывал, как он побывал в лапах у медведя?..
Рультынэ молчала. Она понимала, что если катер с врачом задержится по каким-либо обстоятельствам, то ее дед умрет.
Нет, не так она представляла себе встречу с Иваном. Ей казалось, что они встретятся обязательно на берегу моря, Иван возьмет ее за руку, и они, оба веселые, раскрасневшиеся, будут перепрыгивать с камня на камень. А потом остановятся, серьезно взглянут в глаза друг другу, и внезапно забьется сердце сладко и тревожно... И он все скажет…
А теперь даже присутствие любимого человека не радует ее, хочется плакать.
...Часы тянулись томительно медленно. В аппаратной было жарко натоплено, и Ситникова невольно клонило ко сну. Сейчас, когда закончился день, наполненный разными треволнениями, можно было бы растянуться на кровати, вздремнуть. И все же он не отходил от локатора. Отраженные от местных предметов импульсы расположились на голубоватом экране наподобие россыпи звезд. Они сильно засорили один из участков, но сектор, где ожидалось появление катера, был чист. Мичману думалось, что командир корабля должен поторопиться, что называется, «жать на всю железку», и в то же время он понимал, что сгустившийся туман может испортить все дело. Эти воды изобилуют камнями и банками. Нужно очень большое искусство, чтобы выйти в такую погоду в. море. Во всяком случае, катер не удастся засечь до тех пор, пока он не обогнет мыс Рынтыиргин.
Ситников два раза наведывался в комнату, где находились задержанные.
— Ну как они себя ведут? — спросил он у старшего матроса Бельды. Приземистый, плотный Бельды, не выпуская из рук автомата, доложил:
— Все время шепчутся, на часы глядят. Ждут чего-то, так я понимаю.
— А чего бы им ждать, товарищ Бельды?
— Кто же их знает. Может быть, надеются, что помощь откуда-нибудь придет. Какого-то Чимнэ все поминают.
— Добро. Смотрите в оба. От этих прохвостов всяких фокусов ожидать можно.
Слова старшего матроса заставили Ситникова насторожиться. Бельды, потомственный зверолов отличался редкой наблюдательностью и отменным слухом. Из него мог бы получиться неплохой следопыт. Да и физиономист он был хороший. Он легко угадывал настроения людей, чем не раз приводил в удивление товарищей. Следовательно, Бельды уловил что-то необычное в поведении задержанных, если забеспокоился. Рыжий Кен и Мэйдиг — это были они — вели себя в самом деле весьма подозрительно. Во-первых, они заявили, что не намерены больше сидеть под стражей, как пленники. Они свободные люди, и если мичман сейчас же не уберет часового, то и часовому, и самому мичману придется очень плохо. Они не намерены никуда убегать, но считают, что задержали их без всяких оснований, не разобравшись в сути дела.
Ситников выслушал их молча и вышел из комнаты. Глаза Рыжего Кена налились кровью, он погрозил кулаком:
— Вы дорого мне за это заплатите!
«Замыслили что-то,— подумал Ситников.—
А может, просто куражатся. Все-таки, пожалуй, нужно усилить охрану поста. Еще неизвестно, сколько бродит их по тундре...»