На секунду он оказался в самой гуще бешеного танца машин, а потом они исчезли, унеслись во тьму, оставив лишь слабеющие следы траекторий. Ребенок, а это был мальчик - светлокожий и толстенький, совсем без волос, - шевелился в руках констебля.
В глубине сырой лодки золотистый свет медленно гас.
Несколько секунд - и остался лишь его свет: какие-то радужные прожилки и пятна, обрисовывающие контур мертвого тела, на котором лежал младенец.
Это был труп женщины, полностью обнаженной, с плоской грудью. Очень худая и тоже совсем без волос - как и ребенок. Ее убили выстрелом в грудь и в голову, но крови не было. На одной руке у нее было три пальца, как на грейферах в порту Эолиса, другая же, чудовищно раздутая, раздваивалась наподобие клешни лобстера. Кожа слегка серебрилась, глаза - огромные, фасетчатые, как у какого-то насекомого, а цвет - кроваво-красный рубин. В каждой грани мерцают вспышки золотистого цвета. Констебль понимает - это лишь отражение меркнущего свечения белой лодки, но все же ему кажется, что в удивительных глазах мертвой женщины таится что-то живое, живое и злобное.
- Еретичка, - сказал второй торговец. Ему удалось приподняться и встать на колени. Теперь он во все глаза смотрел на белую лодку.
Констебль пихнул его в живот, тот закашлялся и повалился в трюмную воду рядом с товарищем. Однако торговец снова взглянул на констебля и повторил:
- Ересь. Наши добродушные бюрократы впустили в мир ересь, когда позволили кораблю Древних пройти мимо Иза вниз по реке.
- Давай прикончим его прямо сейчас, - сказал Уртанк.
- Он и так уже труп, - ответил констебль.
- Не труп, раз болтает, как изменник, - упрямо возразил Уртанк. Он в упор уставился на отца.
- Прости, - сказал торговец. - Вы же видели, как вниз по реке идут корабли с пушками и осадными машинами, идут на войну. Но в мир пришло еще много более страшного оружия.
- Давай его убьем, - сказал Уртанк.
Малыш поймал ручками большой палец констебля.
Он гримасничал, будто хотел улыбнуться, но вместо этого пускал пузыри.
Констебль мягко высвободился и посадил ребенка на кормовое сиденье. Он двигался осторожно, словно воздух вокруг скрывал невидимые препятствия. Спиной он постоянно ощущал горящий взгляд Уртанка. Обернувшись, констебль сказал:
- Пусть говорит. Он может что-нибудь знать.
Торговец сказал:
- Чиновники хотят пробудить Иерархов от сна. Кто говорит, что с помощью науки, кто - колдовства. Они так напуганы ересью, пожирающей наш мир, что готовы на все, только бы ее остановить.
Уртанк сплюнул.
- Все Иерархи померли уже десять тысяч лет назад.
Каждый знает. Их убили, когда Мятежники разрушили храмы и большинство фантомов.
- Иерархи пытались пойти за Хранителями, - сказал торговец. - Они поднялись выше, чем любой другой род, но все же не настолько, чтоб их нельзя было призвать назад.
Констебль толкнул говорящего и буркнул:
- Хватит теологии. Эта женщина из их слуг?
- Из - велик, в нем много чудес, но такого я никогда не видел. Наверняка это уродливое существо создано запрещенными методами. Те, кто пытается изобрести такое оружие, еще хуже еретиков. Уничтожь его! Верни туда ребенка и потопи лодку!
- Почему я должен тебе верить?
- Я, конечно, дурной человек. Признаю. Я продам любую из своих дочерей, если это принесет мне прибыль.
Но в юности я учился. И учили меня хорошо. Я помню, что мне говорили, и знаю, все эти веши существуют вопреки воле Хранителей.
Уртанк медленно произнес:
- Надо вернуть ребенка. Не наше это дело.
- Все на реке на день пути вверх и вниз - мое дело. - ответил констебль.
- Ты ничего не знаешь, - сказал Уртанк, - только воображаешь, что знаешь.
Констебль понял - бедный Уртанк выбрал момент.
Уртанк тоже понял. Он слегка подвинулся на банке, чтобы уже не касаться плечом своего брата. Констебль поймал его взгляд и сказал:
- Сиди на месте, мальчик.