– Папа, мама! – закричал я, некультурно показывая на свою первую учительницу пальцем. – Смотрите!
– Ба! – сказал папа и выронил сумку. Мама потешно захлопала глазами и замерла как вкопанная. А я рванулся было к Елизавете Николаевне, но через два-три шага тоже замер. Чего-то я вдруг застеснялся. Все-таки с первой учительницей мы два года не виделись, она после нашего класса на пенсию ушла и сразу уехала куда-то. Но самое-то смешное, я ведь когда вещи перед выходом собирал, про Елизавету Николаевну вспомнил и подумал: вот было бы здорово, если б она именно в Лазаревское переехала, а здесь бы нам повстречалась и предложила у себя поселиться. И денег бы не много попросила, а то мама с папой переживают, что нам их для нормального отдыха не хватит… Вот я и затормозил. Такого же не бывает, чтобы невероятные мысли сбывались! А получается, что бывает. Хотя, Елизавета Николаевна нас ведь еще жить к себе не позвала…
И тут она нас тоже заметила и сразу узнала. Побежала к нам, замахала руками:
– Кукушкин! Гарик! – Остановилась, задумалась ненадолго, махнула рукой: – Вы меня извините, товарищи родители, не помню уже, как вас зовут… А Гарика помню! Как же, я весь ваш класс по именам помню, вы ведь у меня последние были… – Учительница полезла в карман за платком, стала вытирать глаза, потом обняла вдруг меня крепко-крепко. Я снова застеснялся. Стою, как истукан, и молчу. А мама с папой, наоборот, оживились, заговорили разом. Напомнили свои имена, стали рассказывать, что вот, мол, отдыхать в Лазаревское приехали… Странные они все же! Можно подумать, что летом на море можно поехать, чтобы работать. Хотя, папа куда только не ездит по работе – и зимой, и летом. Вот, недавно только с Севера вернулся, с Кольского полуострова. Там какой-то интересный случай произошел – то ли военный самолет разбился, то ли метеорит упал. Папа мне оттуда такой сувенир привез…
Но тут мои мысли Елизавета Николаевна прервала. Она сказала то, что я и хотел:
– Так это же замечательно! Это очень кстати! Я как раз к поезду пришла, чтобы жилье людям предложить. Но тут видите, что творится, – кивнула она в сторону галдящих дядек и теток. – Мне не пробиться. Да и не умею я, никогда этим не занималась. У меня ведь муж этой зимой умер, – Елизавета Николаевна снова полезла за платочком. – А дочка – мы ведь к ней-то сюда и переехали, как пенсионерами стали – еще в прошлом году замуж второй раз вышла, в Сочи перебралась, к мужу. Внук сейчас в армии. Вот я и осталась одна в двухкомнатной квартире…
Папа с мамой переглянулись, и учительница замахала руками, заговорила быстро-быстро:
– Нет-нет, вы не подумайте, я не из-за денег! Мне и дочка помогает, да и пенсии хватает… Много ли одной надо? Просто людям помочь хочется, да и скучно в одиночестве. Может, вы у меня остановитесь? Мне и с Гариком пообщаться – в удовольствие, и вообще – не чужие ведь…
Конечно, мы поселились у Елизаветы Николаевны. Правда, маме больше бы хотелось пожить в частном доме, с садом, или хоть цветами во дворе, чтобы посидеть можно было вечером на лавочке, южную зелень понюхать… А чего ее нюхать? Главное – что? Море! А оно от дома Елизаветы Николаевны совсем рядом – пять минут каких-то. Ну и что, что у нее квартира, зато привычно все, почти как дома. А зелень понюхать можно с лоджии – она как раз на склон горы выходит – той, на которой телевышка стоит. И весь этот склон просто утопает в зелени, нюхай – не хочу.
Правда, в этот вечер мы уже ничего нюхать не стали; поужинали только, приняли душ и уснули как убитые. Во всяком случае, я. Вот ведь интересно: полтора дня в поезде ехал, ничего не делал, только на полке валялся, а устал. Зато родители меня порадовали – уступили место на лоджии – той самой, что на гору выходит; на этой лоджии, кроме тахты, ничего нет, зато окошко можно распахнуть, чтобы спать не жарко, да и вообще – это хоть и маленькое, но отдельное жилище: я привык уже, что дома у меня отдельная комната.
Да ладно, чего я про лоджию! Ерунда это все, где жить и на чем спать, когда море рядом. И рано-рано утром мы проснулись, умылись, чаю попили – и бегом на море! Серьезно, бегом, – наперегонки. Выиграл я. Добежал до самой воды и запрыгал от нетерпения – ждал, пока папа с мамой прибегут. Оборачиваюсь, а они идут себе в обнимочку, не спеша. Устали! Вот ведь странные люди – тут море плещется, а они обнимаются!
– А ты чего не купаешься? – спрашивает папа.
– Так я же вас жду! – обомлел я от такого вопроса.
– А чего нас ждать? Море – вот оно. Раздевайся, да ныряй!
– Нет-нет, – испугалась мама. – Ты что говоришь, Витя? За ребенком надо смотреть, когда он в море купается, что ты!
Ну, вот! Опять я ребенок… Но сейчас даже мамины обидные слова меня не расстроили. Я мгновенно стянул футболку с шортами и ринулся в воду.
Ах, как это здорово! Да что рассказывать – все и так знают, что такое теплое, и в то же время ободряюще-прохладное, ласковое, соленое, доброе и веселое, синее и прозрачное Черное море! А кто не знает… Разве это расскажешь!
Я плавал, нырял, кувыркался, бесился в воде до одури! Папа успел искупаться, позагорать, снова искупаться, а я все не мог насладиться, наплескаться… Если бы не позвала мама, я бы, наверное, плавал-нырял до самого вечера.
Но мама позвала – и очень строгим голосом. Раз уже, наверное, в пятый. А когда мама зовет таким голосом, как в этот, восьмой раз – с ней лучше не спорить. Вот странные люди! Папа два раза зашел в море на пять минут – и ему хватило, лежит вон, белый живот солнышку выставил. Мама вообще разик в воду окунулась, там, где даже мне по пояс – и тоже лежит, будто никакого моря рядом нет. Стоило ехать в такую даль!
Впрочем, мама не лежит. Мама стоит у самой воды и машет мне кулаком. Голос у нее уже осип…
– Гарик, если ты не будешь слушаться, на море больше не пойдешь!
Здрасте! А зачем же я тогда сюда ехал? Но я знаю, что мама шутит, хоть и сердится сейчас всерьез, поэтому безропотно падаю на подстилку, раскинув руки-ноги в стороны. Солнце мигом высушило кожу, стало тепло и приятно. Захотелось мурлыкать.
– Смотри, синий весь! – не унималась мама. – Витя, хоть ты ему скажи!
Но папа, приподнявшись на локте, смотрел куда-то мимо нас. И облизывался! Мы с мамой посмотрели туда же. По пляжу шел парень – такой же подросток, как я, может, чуть старше и тащил в вытянутых руках – то ли поднос, то ли фанерку, а на нем (или на ней) розовело что-то в три ряда…
– Раки!.. – простонал папа и снова облизнулся.
– Какие раки? – фыркнула мама. – Раки в море не живут.
– Здесь есть реки, в них есть раки, – скороговоркой выдал папа, не отрывая взгляда от парня, а тот, подойдя уже совсем близко, певуче закричал:
– А вот, кому раковины рапанов?! Раковины рапанов! А-а-атличный сувенир!
– Тьфу ты! – вновь плюхнулся на гальку папа. А вот я… Я вскочил и остолбенел… Мне показалось вдруг, что дунуло холодным ветром, отчего мурашки побежали по коже и тонкие волосики на руках и ногах разом вздыбились и даже, по-моему, зашевелились.
Я понял, что хрустнуло вчера в моей сумке!
Глава 2. Прежде чем что-то ломать, нужно думать!
Я несся назад быстрее, чем к морю. За мной едва поспевал, отдуваясь, папа, а мама вообще отстала и сердито кричала вслед, чтобы мы ее подождали, что стоило ехать на море, чтобы в первый же день удирать от него без оглядки, что это ужасно несносный ребенок, что она вообще сейчас развернется и пойдет загорать одна…
– Катик, – оборачивался папа, вытирая пот со лба, – ну, ты же знаешь, в первый раз вредно долго загорать…
– Мне – не вредно! – отвечала мама, догнав нас наконец. – У меня отпуска всего две недели. Если я буду соблюдать дурацкие правила, то приеду домой белой!
– Ну, мы еще сходим после обеда, – успокаивал папа маму. – Ребенку действительно вредно…
– Это ребенок у нас вредный! Ну, что, скажи, – что случилось? Куда ты так сорвался? – это уже относилось ко мне.