Наемники, сопровождавшие Элизеф, были загнаны, словно олени, и словно олени перерезаны под сенью многострадального леса, вдоволь хлебнувшего крови, а когда последний смертный был убит, фаэри огляделись по сторонам в поисках новых жертв.
Предсмертные крики достигали озера в центре Долины, и, слыша их, Эйлин вздрагивала. Предательство Повелителя фаэри ранило ее душу - и к тому же она только что потеряла дочь. Подавленная горем, Эйлин стояла в оцепенении, и только упрямая гордость помогала ей держаться на ногах. Уже второй раз в жизни ей пришлось испытать горечь утраты самого дорогого: дочери, дома, надежд. Когда погиб Джерант, жизнь ее превратилась в руины, но тогда она нашла в себе силы построить новую жизнь из осколков мечты, а сейчас она постарела, сейчас она сломлена и одинока. Где же теперь взять силы и мужество, чтобы вновь собрать все по кусочкам?
За спиной у нее стояли Ваннор и Паррик - прежние товарищи Ориэллы, предводители мятежников, которые, пока Эйлин пребывала в потустороннем царстве фаэри, укрылись от преследования в ее Долине. За время своих бдений у магического окна Хеллорина, позволяющего наблюдать за происходящим в обычном мире. Эйлин хорошо их узнала - за исключением одного, который, судя по внешнему виду, пришел откуда-то из-за моря, куда не доставала магия окна Повелителя фаэри.
Впрочем, ни один из этих смертных для Эйлин ничего не значил. От них ей нужно было только одно - чтобы они поскорее убрались и Долина вновь перешла бы в ее распоряжение. Разрушения, причиненные волшебницей погоды Элизеф, были огромны, и надо было, не теряя времени, приступать к восстановлению. Но больше всего ей хотелось просто остаться одной. И все же это было невозможно: эти люди были друзьями и соратниками Ориэллы, и Эйлин понимала, что должна хотя бы дать им немного отдохнуть и набраться сил, прежде чем спроваживать из Долины. Но помогать им она не собиралась. Пусть смертные сами о себе заботятся!
Из всех, кто пережил события этого кошмарного дня, лучше всего владела собой Дульсина, которая вообще была мало знакома с госпожой Ориэллой. Она понимала, что в данную минуту никто, кроме нее, не в состоянии позаботиться о том, чтобы ее товарищи провели ночь в относительном уюте. Паррик стоял, отвернувшись от остальных, и, опустив голову, бормотал леденящие душу проклятия. Сангра отчаянно, но безуспешно пыталась удержаться от слез, до боли в пальцах стискивая рукоять меча, как будто это могло уберечь ее от страха и опустошенности.
Фионал, для которого Д'Арван был одним из лучших друзей, старался успокоить чужака - непривычно смуглого человека с длинными жесткими волосами и гибким, мускулистым телом танцора. Чужак, не слушая Фионала, громко и яростно выкрикивал что-то на непонятном языке, а Ваннор, милый, добрый Ваннор, который еще минуту назад казался таким спокойным и собранным, вдруг так резко уселся на землю, словно ноги его внезапно превратились в кисель, и закрыл лицо руками. Но больше всего Дульсину тревожило окаменевшее лицо волшебницы Эйлин, на котором неистовым пламенем горели глаза.
Она подумала, что лучше всего покинуть это печальное место, где все напоминает о разыгравшейся трагедии, и вернуться в лагерь, - Дульсина надеялась, что огонь пощадил его. Понимая, что ее спутники сейчас не способны думать ни о чем, кроме постигшей их утраты, она попробовала заговорить с волшебницей Эйлин, но натолкнулась на непроницаемую глыбу льда, за которой сверкал огонь едва сдерживаемого гнева.
Мало что в этой жизни могло выбить Дульсину из колеи, но от взгляда волшебницы у нее мороз пробежал по коже.