Вспоминаю отца. Мыслитель - Николай Попов

Понять родителей – это понять свое начало и понять – зачем Я…

Однажды, в дни после возвращения из армии, меня мучило ощущение зависимости от обстоятельств, причем то, что «молодым везде у нас дорога», звучало не просто громкой призывной песней, а издевательством. Душа полна порывов, а она натыкается на искусно выстроенные препятствия неведомой мастерской рукой – нет проходов, нет возможности взлететь… и нет ариадновой нити.

Не связывалось это ощущение ни с мыслями основоположников нашего социалистического уклада жизни, ни с представлениями, рожденными в школьных стенах… тычешься безрассудно в разные закутки бесформенного лабиринта до потери ощущения жизни и самого себя… страшно, потерять себя!.. глаза туманно смотрящие ни во что, глухо давящая пустота в голове, разрывающая боль в левой части груди – остальное не видимо, не осязаемо… Ужас и безысходность, от которых не спрячешься, ничем не заглушишь и не заменишь…

Ничтожные мечты сжались в невидимое и не способны распрямить крылья молодым идеалистам, впитавшим теорию жизни, но отталкивающим жизнь, как несовершенную реальность, а потому непригодную для познания… где же выход?… Спрашивая отца: как в минуты отчаяния он выходил из положения?… Отец смеялся маскируясь беззаботностью, а в глазах плясала лукавинка и немногословно и без замысловатости отвечал:

– Отчаяние? … что это такое? Может, мне некогда было его почувствовать или не хватило ума понять? … вопрос паршивой «антилегенции»… – сейчас он вкладывал в «антилегента» горестную способность мучительного выбора. В течение какого-то времени отец перевернет в памяти ни один день из своей жизни и, совсем невпопад моего настроения, скажет выстраданное и сформулированное, только его языком, понятие.

– Если тебя взяли за глотку… не пытайся разжать душителю руки – бесполезно, этим ему в помощь… Надо сделать так, чтобы душитель отпустил руки сам, спасаясь от боли… – и добавит народной мудростью: «клин клином вышибают», – я удивлюсь не понимая, к чему сказанное, но, знакомые лукавинки в его глазах, напомнят и … сотворю глупость, которые творят люди, жаждущие опровергать то, что им не понятно, а значит не нужно в данную минуту.

– Батя ты рассматриваешь все через призму схватки, драки, а … борьба – это высокое, но не совсем доброе и вы, старики, не должны нас борьбе учить…честная борьба – она не за выживание, а за возможность познавать…

– Начитался! – с обидой и укором скажет отец, – жизнь – драка или отсиживание в кустах, такой я ее видел, а … твои слова… о честной борьбе – «антилегентская» вшивость, – вложит в «антилегента» способность болтать, но ни черта не делать, и … уйдет разочарованный в моей способности понять жизнь.

Мне казалось, – прислушиваясь к мыслям великих, что труд и работа может вывести из отчаяния, убить безысходность, дать выход на нужную стезю, … но у меня не было дела, которому можно было отдать себя – за чтобы ни хватался, даже с увлечением, но по прошествии некоторого времени становилось ненужным … Мысленно представляя, что сказал бы на это отец: «разбрасываешься… нет главного – для чего ты… надо врастать в дело и только в одно, а по другому – антилигентность (в смысле беспутность).

*

– Митя, надо сходить походатайствовать, – принимает решение мать после долгого и яростного обсуждения какого-либо житейского вопроса не зависящего от них самих (сколько таких вопросов, которые от нас не зависят, но мы в них кровно заинтересованы, а вот исполнить не можем – обязанность какого-то дяди).

– Валентина… как всегда – права, – соглашается отец и вносит свое предложение: собирайся и сходи… читать умеешь, разбираешься в законах… – из-за этого предложения возникает спор, выяснение отношений на повышенных тонах… первым не выдерживает, как всегда отец.

– Доставай китель… документы… сползаю поприсмыкаюсь…

– … ведь для себя и за свое…

– Маразм в том, что за свое… мне его должны принести и извиниться, если не вовремя принесли… а я…

– … а ты, не начальник, поэтому ползи, – различные у отца с матерью идеологические воззрения на суть человеческую, но это не мешало им находить между собой общий язык и подчиняться обстоятельствам – единогласно.

Отец надевал китель, поправлял ордена, медали. Мать смахивала пылинки. Как и год назад, замечала потрепанность кителя… подшить бы… хваталась за иголку с ниткой… отец останавливал «сойдет… вернусь, будешь с ним возиться»… Мать вдруг замечала:

– Митька, брюки, одень порядочные…

– Сойдет, – отмахивался отец, – в кабинетах на низ не смотрят…

– Там на все смотрят, – настаивала мать, с силой снимая затасканные штаны, ты в галошах еще вздумай пойти…

– А что?… в галошах удобно – мозоли не жмут, а в этих каркалыгах, как в тисках.

– … чаще надевать надо, давно бы разносил… три года как купила…

– … на свою ногу, наверное, примеряла…

– … да нет, Мить, мужчина мерил, у него тоже сорок второй размер…

– … «мужчина»… может у него пальцы отрублены … и вообще, почему какие-то мужчины должны мерить для меня обувь?… может еще что мерил?…

– … дурак… дураком подохнешь… одевай свои шмотки и с глаз долой…

– … Валюш, не ругайся, дернул черт за язык…

– Твой язык только черти и дергают… ты в кабинетах не наговори… изматеришься, как у себя на работе… твои работяги понимают…

– … и там поймут, особенно, когда в тригоспода выдаешь… спасибо, мать, подсказала… рассуждал, как с ними разговаривать… теперь знаю… поговорим…, – и он шел «ходотайствовать».

В шестьдесят первом году бюрократия была еще сердечной – отказывала в чем только могла, а удовлетворяла всеми, что было ей не нужно – еще не напридумала изощренных методов уклонений от приемов, да и «ходотайствовали» единицы, заслуженных было мало…

Позже с появлением льгот по различным разрядам жизни, народ распоясался – все льготники кинулись по кабинетам, всем что-то надо. Пришлось увеличить количество кабинетов, при этом констатируя, что всем надо дать требуемое, а этак от государства ничего не останется… и оно на деле, а не на словах, превратится в «наше», то есть из рук бюрократов перейдет в руки народа… что не честно, решили бюрократы и придумали простую вещь… народ «тащит» все, что может у государства, но мимо окон кабинетов, через дырки в заборе и, если получится, незаметно от милиции, а они на своих плечах будут «тащить» само государство… лозунг: «государство – это мы» навечно и реально соединит бюрократа и народ – доля у них оказалась единой…

А что отец?… в кабинетах он никогда не ругался, а его скромные запросы были всегда удовлетворены… ему не приходилось особо открывать рта, так для посторонних слов.

– Милая, не продувает?… гляжу, низом ветер гуляет и начальник моложавый? – от стыда подальше, запускали в кабинет пораньше, а там другие слова.

–А-а, Витюха! (сын соседа Василия Рошаненки, который числился в отцовском табеле о рангах «кулаком» и «хитрожопым антисоветчиком»)… ну и кресло у тебя скрипучее… у бабы Моти табуретки меньше скрипят…

– Дмитрий Сергеевич, вы по этому?… Я подписал… – и больше не было вопрсов.

*

В пятнадцатилетнем возрасте, как-то потребовались деньги для чепуховой вещицы. Невозможность их достать, привела к озлобленности – слишком мало денег водилось в семье при огромной их потребности. Зарождались грустные мысли о несправедливости, вся нелепость, в моем понимании, исходила от неумения делать деньги моим отцом, но иметь кучу детей и внуков, среди которых и я – насчастный и незачем рожденный. Моя озабоченность усугубилась от, как мне показалось, легкомысленных и издевательских слов.

– Не в деньгах счастье, а в умении от них отказаться, отец лукаво улыбался, чем еще больше досадил и я выпалил.

– Настрогал нас, а обеспечить не смог! – Господи! Как изменилось его лицо… стало черным и мрачно пустым… До сих пор простить не могу себя за несдержанность и сердцесжимающее оскорбление. Никогда ранее не слышал от него оправданий своим поступкам, но сейчас он выдавил тоскливое признание.