Вот вышел сюда глотнуть свежего воздуха. Стоун! Что тебе о нем известно?
— Сейчас неважно. Тогда я еду обратно, не стану терять время попусту. Моя машина стоит на обочине, но тебе со мной идти нельзя. Я пойду заведу мотор и выведу машину на дорогу, ты поброди еще немного здесь, а потом пробирайся на кухню. План дома с красной линией, ведущей на кухню.
— Я знаю, где кухня.
— Только спокойнее. Не делай резких движений, держись естественней. Веди себя как все и делай вид, что умираешь от скуки. Карикатурный человечек с опущенными ресницами. Плечи его согнулись под тяжестью бокала, который он вяло держит в руке. У человечка распухшие от шума уши, а на рожице застывшая улыбка. Сначала пойдешь на кухню, оттуда — через черных ход на улицу.
— Неужели ты поедешь вот так, сразу? — спросил вслух Блэйн.
— Вдруг я ошибся. Но зачем? Зачем ты это делаешь? Какой тебе смысл? Человек, с недоумением и злостью глядящий в пустой мешок.
— Люблю тебя. Деревянный забор, на котором вырезано сердце, пронзенной стрелой.
— Не лги. Кусок мыла, энергично моющий рот.
— Не говори им, Шеп, — попросила Гарриет, — а то Шарлин до смерти обидится. Я ведь журналистка, из твоих приключений выйдет неплохой рассказ.
— Но ты забыла, что «Фишхук» может караулить на дороге у выхода из ущелья.
— Не беспокойся, Шеп, я разузнала их планы. Мы их одурачим.
— Хорошо, я буду нем, как рыба. До встречи. Спасибо.
Она вышла, и каблучки ее застучали вниз по лестнице.
Блэйн медленно повернулся и направился обратно, в переполненные комнаты. Не успел он перешагнуть порог, как в лицо ему ударил жаркий ком разговоров — гул десятков голосов людей, которым все равно, что говорить и с кем, лишь бы говорить, лишь бы отыскать в этом шуме суррогат самоутверждения.
Значит, Гарриет — телепат. Вот чего бы никогда не подумал. Хотя, если ты журналист и обладаешь способностью к телепатии, самое разумное — никому об этом не говорить.
В болтливости ее не упрекнешь, подумал Блэйн и удивился, как эта женщина смогла так долго хранить свою тайну. Впрочем, напомнил он себе, Гарриет сначала журналист, а потом уже женщина. Пишет она лучше, чем многие известные писаки.
У бара он остановился, взял виски со льдом и несколько минут со скучающим видом потягивал напиток. Нельзя показать, что он спешит или куда-то направляется, но нельзя допустить, чтобы его втянули в какой-нибудь разговор, — на это нет времени.
Можно было бы зайти на пару минут в дименсино, но опасно. Слишком быстро там включаешься в сюжет, теряешь чувство времени, растворяешься в происходящем. Потом, включаясь в середине программы, часто рискуешь оказаться в весьма неловком положении.
Лучше не стоит, решил он.
Блэйн обменялся приветствиями с несколькими знакомыми; его покровительственно похлопал по спине подвыпивший джентльмен, с которым он познакомился дней десять назад; ему пришлось выслушать пару непристойных анекдотов; он даже слегка пофлиртовал с престарелой вдовушкой, которая с глупой улыбкой набросилась вдруг на него.
И все это время он двигался к двери в кухню.
Наконец добрался до нее.
Перешагнул через порог и с праздным видом пошел вниз по ступенькам.
В кухне никого не было. Холодной голубой эмалью сверкала посуда. Гулко тикали настенные часы с длинной секундной стрелкой.
Блэйн поставил еще наполовину полный бокал с виски на ближайший столик. От наружной двери его отделяли лишь шесть шагов по тускло мерцающему полу.
Он сделал два шага и собрался делать третий, как в мозгу у него раздался тихий возглас предупреждения: Блэйн оглянулся.
За большим холодильником, сжимая что-то в кармане пиджака стоял Фредди Бэйтс.
— Брось, Шеп, — сказал он, — не советую сопротивляться. Все вокруг оцеплено. У тебя нет шансов.