)
— Пощипли щеки, — приказала Мэдлин. — Может быть, хоть это отвлечет внимание от фиолетовых синяков под глазами. Когда ты научишься следить за собой? Неужели для сегодняшнего вечера нельзя было выбрать более подходящее платье?
— Но ведь ты сама заказала его для меня, — мягко напомнила Лидия.
— Правильно. Заказала. — Темно-зеленые глаза Мэдлин окинули оценивающим взглядом бальное платье дочери.
Желтый цвет материи бледнил Лидию, отчего тени, залегшие под ее глазами, казались ярче. Лиф платья должен был подчеркивать высокую грудь, однако жесткая тафта делала бюст плоским. Складывалось впечатление, что волан, пущенный по краю декольте, был предназначен для того, чтобы зрительно увеличить маленькую грудь. Линия юбки от талии до щиколоток прерывалась двумя рядами пышных оборок. Еще одно полотнище, тяжело задрапированное вокруг талии, было собрано сзади в турнюр.
— Не понимаю, — продолжала Мэдлин, — оно изумительно выглядело на молоденькой манекенщице, которая демонстрировала его в салоне. Почему же ты выглядишь в нем такой толстой и неуклюжей?
— Возможно, потому что я действительно толстая и неуклюжая, — сказала Лидия. При одном взгляде на мать было ясно, что это заявление соответствует действительности.
Лидия привыкла считать, что Мэдлин обладает всем, чего недоставало ей. Мать была на несколько дюймов выше ростом, изящная, стройная и в то же время обладала роскошными формами. Ее лицо классической овальной формы имело тонкие черты, а широко расставленные глаза были зелеными, как изумруды. Ее блестящие золотисто-каштановые волосы всегда были в порядке. Их блеск красиво оттенял ее алебастрово-белую кожу. У нее были безупречные руки и ноги, изящные пальцы, тонкая талия и стройная шея.
Мэдлин наконец застегнула лиф платья и поправила золотой медальон, украшавший шею дочери.
— Вздор, — сказала она. — Это платье делает тебя такой. Поставив дочь перед зеркалом рядом с собой, Мэдлин с удовольствием улыбнулась. Лидия печально вспомнила, как в детстве не раз молила Господа, чтобы проснуться утром такой же, как мать. Почувствовав себя скорее двухлетней, чем двадцатилетней, она закусила нижнюю губу.
— Не делай этого. Это некрасиво, — сразу же сказала Мэдлин.
Лидии захотелось расплакаться.
— Я, наверное, напоминаю тебе о нем, поэтому и раздражаю.
Мэдлин не нужно было спрашивать, кого имеет в виду дочь.
— Как ты смеешь напоминать мне о Маркусе? — удивленно и обиженно спросила она.
— Он мой отец.
— Твой отец ждет нас внизу, готовится принимать твоих друзей, приглашенных на твой благотворительный бал, а ты вспоминаешь о Маркусе!
— Я не хотела…
— Мне кажется, я никогда тебя не пойму, Лидия, — сказала Мэдлин. Она раскраснелась, глаза ее потемнели. — Не будем обсуждать этот вопрос. А платье, кажется, действительно не очень удачное. Но в следующий раз, вместо того чтобы отдавать все свое время благотворительности, ты пойдешь в салон вместе со мной.
— Право же, все хорошо, мама, — сказала Лидия. — Тем более что меня никто и не заметит, когда ты находишься в комнате.
Мэдлин не поддалась на лесть.
— Муж нужен не мне. А тебе. Чтобы зря не спорить, Лидия сказала:
— Бал задуман не с этой целью, и ты это понимаешь. Вы с папой согласились помочь мне собрать деньги на строительство приюта Святого Андрея. Прошу тебя не превращать этот бал во что-то такое, для чего он не предназначен.
— Почему бы не объединить две цели?
— Я заинтересована в этом приюте, мама.
— А я заинтересована в твоей судьбе. Может быть, все-таки найдется человек, которого ты привлечешь больше, чем твои деньги?
Но Лидия знала, что не найдется. И знала почему. Ее красота меркла перед яркой красотой кокетливой, общительной Мэдлин.