И показать тем самым, что английский рыцарь и любимый вассал их великого короля Генриха Второго мог перещеголять любого тупого анжуйского наемника.
Магнуса передёрнуло при этом воспоминании. Уж кому-кому, а не ему говорить о тупицах! Сколько раз с тех пор он пожалел, что какой-то бес вселился в него и заставил открыть рот. Одна только мысль об этом вызвала в нем тошнотворный отголосок трехдневного похмелья.
– Милорд… – снова заговорил управляющий.
Магнус его не слушал, угрюмо размышляя о самом себе. Трудно было не признать, что не всегда он был элегантным светским человеком, наигрывающим на лютне или декламирующим стихи, душою общества, сердцеедом и предметом вечных воздыханий придворных дам. Не всегда он был отважным непобедимым рыцарем, прославившимся на турнирах в Честере, участником которых бывал неизменно. Случалось и так, что он вел себя бездумно, иногда попросту как отъявленный болван, а порою разум словно вовсе оставлял его. И семья частенько попрекала его этим.
– …а потом милорд де Бриз, – говорил управляющий, – решил повенчать девицу с Джоремом, гуртовщиком, чтобы можно было воспользоваться своимправом сеньора.
Осторожно, чтобы не усугубить тягостного похмелья, Магнус открыл глаза.
– Чем?
Управляющий кивнул.
– О да, молодой сэр, де Бриз родом из Кутанса, а в той части Нормандии этим правом пользуются издавна и широко. Как только милорд увидел пригожую девицу, взращенную монахинями в монастыре Сен-Сюльпис, он уже ни о чем и говорить больше не мог, кроме как о ее красоте и о том, что она сирота и что ничего не известно о ее матери и отце с того самого дня, как святые сестры нашли ее в корзине у входа в монастырь, в том самом месте, где принято оставлять нежеланных младенцев. И ничто не могло поколебать волю милорда де Бриза, а он всенепременно хотел овладеть ею. Такова правда.
Управляющий повернулся, чтобы взглянуть на своих людей, собравшихся на берегу.
– А так как милорд уже повенчан с леди Хоргитой, он задумал выдать девицу замуж за виллана Джорема, гуртовщика, чтобы воспользоваться своим правом первой ночи. А потом милорд де Бриз собирался держать ее поблизости, чтобы можно было призвать ее, когда ему захочется, потому что Джорем нипочем не отказал бы своему господину. Да и как он посмел бы отказать?!
Магнус воззрился на управляющего. Он знал, что его собственный отец, красивый мужчина в расцвете лет, никогда и не помыслил бы воспользоватьсяправом сеньора, правом лорда увести в первую брачную ночь жену виллана и уложить ее в свою постель. Да и графиня, его мать, никогда бы этого не допустила. Но Магнусу было известно, что такой обычай существует. Недаром граф Найэл смущался и начинал глядеть куда-то в сторону, когда кто-нибудь из его вассалов по праву сеньора брал себе крестьянскую девицу.
– Они уже подошли к церкви, чтобы обвенчаться, – продолжал управляющий, – когда Джорем, гуртовщик, крупный мужчина, и дня в жизни не хворавший, вдруг покраснел, как июльское яблочко, и из его ушей и рта стала вдруг фонтаном хлестать кровь. Страшно было на него смотреть. Вдруг он зашатался и упал на землю, и многие, кто там был, в страхе разбежались. Только что его видели в расцвете молодости и здоровья, а в следующий миг он лежал на земле, ловя ртом воздух, готовый испустить дух!
Магнус резко повернулся, чтобы взглянуть на девушку.
– Страсти господни! Малый, думают, она его отравила?
– О, ради всего святого, сэр, попридержите язык. – Управляющий торопливо перекрестился. – Думайте, прежде чем говорить, а иначе нас всех притянут к ответу как свидетелей по делу, к которому мы не имеем никакого отношения!
Управляющий понизил голос и продолжал:
– Нет, то был не яд.