Среди молодых побегов вербейника, горчицы и крапивы уцелела стойкая поросль трав, употребляемых в кухне каждого замка. Здесь не нашлось подорожника, но зато росли пастушья сумка и зверобой. А если поскоблить и растереть внутреннюю часть коры липы, то получится даже лучшая припарка, чем из сушеных листьев бессмертника, которые она везла в обозе.
Розалинда чувствовала себя несравненно бодрее, возвращаясь к раненому с этой добычей, хотя она очень озябла, а под ложечкой сосало от голода. Теперь с Кливом будет все в порядке — уж она об этом позаботится. А потом они как-нибудь отыщут дорогу в безопасные места. Не вечно же их будет преследовать злой рок, подбодряла она себя, откидывая со лба прядь безнадежно спутанных темных волос.
— Вам нельзя уходить отсюда!! — запротестовал Клив. Он собрался было привстать, но Розалинда быстро вернула его обратно на подстилку из листьев, которую она для него соорудила.
— Не сидеть же нам тут обоим, — резко возразила она, однако сразу оставила сердитый тон, как только заметила гримасу боли на лице пажа. — Одному из нас придется пойти за помощью, и ясно, что не тебе, — объяснила она уже более рассудительно.
— Это опасно! — воскликнул он и понурился, вынужденный признать ее правоту.
— Да, — согласилась Розалинда. — Конечно опасно. Но подумай, Клив, что нам еще остается? Идти ты не можешь, и кто знает, что могут натворить эти головорезы? Кроме того, нужно известить местные власти об этом кровавом злодеянии.
— Но и вам нельзя бродить по здешним дорогам, — стоял на своем Клив. — Вдруг эта шайка захватит вас и станет требовать выкуп у вашего отца?
— Отсиживаться здесь до скончания веков мы тоже не можем, — спокойно ответила Розалинда. — Во всяком случае, я уже приняла решение. Я возьму твой плащ вместо своего. Я вся в грязи, платье изодрано в клочья, волосы растрепаны — в таком виде я сойду за обычную бедную крестьянку.
— А вы полагаете, что бедной крестьянке встреча с бандитами ничем не грозит?! — вскричал паж, утратив всякое самообладание. — Может быть, они и не убьют вас, но могут сотворить с вами кое-что похуже.
Розалинда собралась было ответить, но запнулась, внезапно осознав, что, имел в виду паж. Она достаточно наслушалась в замке всяких ужасов, чтобы не ошибиться.
— Ой, я… я понимаю. — Розалинда, испуганная и растерянная, поникла головой.
— Теперь вы и сами видите, что вам нельзя идти, — вздохнул юноша, всем видом показывая, что говорить больше не о чем.
— Нельзя, да надо, — откликнулась Розалинда дрожащим голосом. — Бог даст, негодяи уже далеко отсюда. Я буду очень осторожна, обещаю тебе. Скорее всего никто вообще не обратит на меня внимания.
Клив насупился и легонько покачал головой:
— Вам хотелось бы, чтобы это было так, вот вы и уговариваете себя. Но посудите сами, миледи, вам стоит только разок взглянуть на человека, чтобы он запомнил ваше лицо на всю жизнь. Этот маскарад продлится недолго.
Отмахнуться от слов пажа Розалинда не могла бы при всем желании. В глубине души она знала, что Клив прав. Хотя сама Розалинда была не слишком высокого мнения о своей наружности, в последние годы она все чаще замечала, что встречные мужчины провожают ее долгим взглядом. Более того, сколько она себя помнила, все обращали внимание на ее глаза. Таких глаз, как у нее, больше ни у кого не было. Это казалось благословенным даром судьбы, но сейчас могло сослужить дурную службу.
С самого раннего детства она привыкла к тому, что люди считали ее глаза какой-то редкостной диковинкой: светло-зеленые, с золотистыми искорками, они в довершение ко всему были окаймлены ярко-синим ободком. Ходила молва, что во время обряда крещения священник трижды повторил благословение, чтобы отогнать злых духов.