Мы сегодня получили великолепные двигатели для малых и средних высот. Хотелось бы получить к ним хорошую радиостанцию, радиокомпасы, мощное оружие и новую систему управления воздушным боем. Ну и желательно сделать эти двигатели всевысотными. А бипланы? Они очень хороши для первоначального обучения лётчиков! Надёжные, хорошо планируют, на них можно отрабатывать высший пилотаж. А воевать на них уже не с кем.
В зале стояла гробовая тишина.
– Молодость всегда решительна и безапелляционна! – неожиданно улыбнулся Сталин. – Мы подумаем над вашими словами, товарищ Андреев! – и переглянулся с Кагановичем. – Ваше мнение, Николай Николаевич?
– Очень логично, товарищ Сталин! Мне, вообще, нравится этот молодой человек. В том числе глубиной анализа, своими знаниями, умением организовать свое дело и своим кругозором.
Сталин встал.
– Не буду вас больше задерживать, товарищи! Уделите основное внимание модернизации И-16. Об остальном поговорим с вами чуточку позже, Николай Николаевич! Провожать меня не надо!
Когда Сталин и сопровождающие его лица вышли, Поликарпов устало сел.
– Готовьте И-16 к установке м-62фн. Приступайте. Андрей Дмитриевич, зайдите ко мне!
По дороге в кабинет главного успел перекинуться несколькими мыслями с Сергеем: «Кажется, мы влипли!» – «С чего ты взял? Всё нормально, я видел всё и контролировал ситуацию!» – «Но Поликарпов не в себе!» – «Тебе это только кажется!»
Николай Николаевич, зайдя в кабинет, нажал на какую-то кнопку и вытащил из открывшегося шкафчика две рюмки и бутылку армянского коньяка. Не говоря ни слова, налил обе до краёв и пододвинул одну ко мне.
– Ты понимаешь, сколько врагов мы сегодня нажили, Андрюша?
– Точно сказать не могу, Николай Николаевич, но мне кажется, что много. И вы этого хотели!
– Да: «король бипланов» отказывается от бипланов!
– Я что-то не то сказал?
– Нет. На удивление всё сказано точно и просто! Как будто бы повторил мои мысли. Я, вообще, удивляюсь тебе! Тебе сколько? Восемнадцать? Двадцать?
– Через два дня – двадцать два.
– Молодо выглядишь! У тебя мысли и слова, как у человека, который прожил много больше. Спасибо за поддержку! С богом! Давай! – он опрокинул рюмку. Я сделал глоток. – Каганович и Яковлев нас попытаются сожрать. Тебя – в первую очередь! Надо срочно вызывать Валерия!
– Они были в зале?
– Конечно! Ты что, их не видел? Ах, ну да! Ты же их не знаешь! У меня огромная просьба. Будь осторожен эти дни, пока не приедет Валерий!
– Что значит осторожен?
– Даже если с тобой что-нибудь произойдёт, говори, что ты ничего такого не говорил. Что только сказал то, что хотел услышать Сталин! Правду! Договорились?
– Не совсем понял, о чём вы, Николай Николаевич, но договорились!
В дверь кабинета постучали. НН убрал рюмки и бутылку и сказал: «Войдите!» Вошёл Аркадий Дмитриевич.
– Я только что от Сталина!
– Андрей! Выйди!
– Пусть сидит, его это тоже касается!
– Вот как?
– Иосиф Виссарионович подписал ходатайство о Сталинской премии за ФН! Сказал, что будет ходатайствовать о «высоких правительственных наградах для всех участников создания двигателей», включая тебя, Андрей! На ближайшем ЦК рассмотрят. Но Яковлев и Каганович что-то замышляют! Оба пытались позвонить Самому, но он не брал трубку. Ты же знаешь, что у Него очень громкие телефоны. Настроение у Самого – очень решительное! Несколько раз спрашивал у меня про тебя, Андрей. Похоже, что ты его сильно заинтересовал. Отдай мне его, Коля. Он у меня целее будет! Верну, когда всё успокоится. Я нового наркома НКВД не знаю, только бы не ещё один Ежов.
Помолчав немного, Николай Николаевич достал из стола всё, что спрятал, подошёл в стене и достал ещё одну рюмку.
– Забирай! Спасибо, что понимаешь и поддерживаешь, Аркадий! Но он мне нужен! Насовсем – не отдам! С богом! Бум здравенькими! – выпили на посошок, сели в громадный «паккард» и через пять минут пересели в DC-3. Взревели моторы, и мы взлетели курсом на Пермь, Николай Николаевич помахал нам вслед. «Что скажешь, Сергей?» – «Эти двое – за нас! И на нашей стороне Сталин! Теперь повоюем!» Мне даже показалось, что я слышу, как Сергей довольно потирает руки!
Летели долго, с двумя посадками, приземлились в Бахаревке, на военном аэродроме, оттуда минут пятнадцать-двадцать ехали до завода. Завод огромный! Целый город! Меня поселили в гостевом домике внутри завода. «Так спокойнее», – сказал Аркадий Дмитриевич. На следующий день после прилёта состоялся митинг, на котором я выступил от имени авиаторов. Что говорил – не помню, просто радовался вместе со всеми, что новые двигатели появились. Побывал на испытательном стенде, пощупал всё своими руками. Послушал новые двигатели, посмотрел диаграммы, задавал и отвечал на кучу вопросов. Был немного не в своей тарелке, не привык к такому количеству внимания. А вот когда собралось конструкторское бюро, разговор пошёл серьёзный. Говорили о том, что поршневые двигатели подходят к своей вершине, что дальнейшее наращивание мощности мало чего даст. На вопрос, какой путь развития авиации я вижу, мой ответ был: «Реактивный». Мне даже зааплодировали. Когда пошли уточняющие вопросы, я сказал, что нет, не ракетный, а воздушно-реактивный двигатель уже совсем скоро станет главным в авиации.
– А есть какие-нибудь наработки? – прозвучал вопрос.
– Пока нет! Только общий принцип. Компрессорная часть турбины сжимает воздух, поступающий через воздухозаборник, затем в горячий воздух подаётся распылённое топливо и происходит возгорание, а расширяясь, газы приводят в действие газовую турбину, которая передаёт вращение компрессорной турбине первого контура. Можно вместо турбины компрессора использовать вентилятор.
– Считали?
– Нет ещё. Хочу поступить в академию Жуковского, и это будет мой дипломный проект.
– Мы быстрее подсчитаем! – раздалось из зала. Дружный хохот перекрыл все шумы завода! «Семена упали на благодатную почву!» – послышался голос Сергея.
– К сожалению, Андрей Дмитриевич, температура камеры сгорания слишком велика: около тысячи градусов, и она очень быстро прогорит! – послышался голос Аркадия Дмитриевича.
– Извините, я не нарисовал одну «маленькую деталь», Аркадий Дмитриевич. Камера сгорания будет охлаждаться, как воздухом из компрессора, идущего вдоль внешней стенки камеры сгорания, так и топливом, которое за счёт этого нагреется и будет лучше распыляться. – И я нарисовал поверх общей схемы второй контур. – А температура стенок в этом случае будет около 600–700 градусов, а это – рабочие температуры для жаропрочных сталей!
Аркадий Дмитриевич встал и подошёл к доске:
– Так! И холодный воздух будет отжимать факел от стенок сопла… А это – мысль!!!
– Да, Аркадий Дмитриевич. Там же, уже в сопле, можно поставить дополнительные кольцевые форсунки для кратковременного форсажа, например, на взлёте или при выполнении фигур. Воздух для сгорания есть, а факел подожжет любое топливо.
– Вы напрасно гробите свой талант, молодой человек! Ваше дело не летать, а строить двигатели!
Я покраснел, так как понимал, что я это не сам придумал, а только своими словами пересказал то, что говорил и объяснял мне Сергей. «Не красней, как ясна девица, – послышался голос Сергея. – Через два года Архип Люлька запатентовал бы данную схему в Ленинграде, но создать двигатель до войны он так и не успел. Теперь успеет Швецов! Всё для фронта, всё для Победы!»
– Так! Начальник Патентного отдела! Оформляйте заявку на двухконтурный ТРД на Андрея Дмитриевича! Кто у нас свободен из термодинамиков? Лапинский, Скворцов, займитесь расчётами, а ты, Шестаков, начни подбор материалов. Так, прочнисты… Кириллов, не забудь учесть гироскопические моменты! И в темпе, в темпе, ребята! На сегодня всё! А вас, Андрей Дмитриевич, я бы попросил продумать вариант, как нам повысить высотность «эмок».
– Хорошо, Аркадий Дмитриевич.
Но заняться «эмками» не пришлось, через час зазвонил телефон, и Аркадий Дмитриевич сказал: «Одевайся, вылетаем через час, тебя Сам зовёт!»