Олег встал и подошел к зеркалу. Была у него в прошлой жизни особая примета – четыре родинки под левой лопаткой образовывали правильный ромб, пятая находилась точно на пересечении диагоналей. Рассматривать спину было не очень удобно, но сомневаться не приходилось, родинки на месте. И что это ему дает? Тут Северов подумал, что это просто здорово, что есть такая примета, воспроизвести которую нельзя. Ведь по ней его можно однозначно идентифицировать! Есть, правда, нюанс – наличие таких родинок у нынешнего Северова. Если они появились после «вселения», то это совсем плохо. Напрямую спрашивать нельзя, так что с этим придется разбираться позже. А пока надо осторожно расспрашивать у однокурсников про свои привычки и вообще прошлую жизнь.
Утро принесло новые ощущения. Олег, покопавшись в памяти, понял, что какие-то обрывки воспоминаний прежнего хозяина тела все-таки присутствуют. Видимо, вчера он был слишком взволнован, чтобы это заметить. По крайней мере, как зовут начальника школы, преподавателей и своих курсантов, он вроде вспомнил. А еще он вспомнил, что в прошлом, 1940 году, окончил Борисоглебскую военную авиационную школу и, как лучший выпускник, был оставлен в ней инструктором. До поступления в школу жил в детском доме, не мог, правда, вспомнить в каком. Это тоже можно было записать себе в плюс, видеть чужих людей и считать их своими родителями непросто.
Следовало также озаботиться разными бытовыми мелочами, о которых человек обычно не очень-то задумывается. Чистить зубы не «Колгейтом», а зубным порошком не проблема, пользоваться, пардон, газетами вместо туалетной бумаги тоже придется привыкнуть. А вот с бритьем посложнее. Электробритв тут, наверное, нет, да и безопасную тоже найти не так просто. Остается опасная бритва, а к ней еще привыкнуть надо. В прошлой жизни Олег как-то нашел у деда прекрасный «Кобар Золинген». Ею, конечно, давно никто не пользовался, но Северову захотелось попробовать. Изрезался, разумеется, довольно прилично, но правильно держать научился. Беспокоило его другое, после бритья Олег привык пользоваться кремом, кожа была чувствительной. Брызгать на щеки одеколоном он не мог, лицо сразу будет напоминать по цвету спелый помидор, да и ощущения не из приятных. Порывшись в тумбочке, Олег никаких мыльно-рыльных принадлежностей не обнаружил. Придется спрашивать у товарищей.
Утром после завтрака в палату осторожно зашли три молодых человека в наброшенных на плечи белых халатах.
– Привет, герой-спасатель!
– Здорово, орлы!
Ага, невысокого сероглазого крепыша зовут Тарас, похожий на жителя Средней Азии, а он таковым и является, Бахадур, но все зовут его Борисом. Третий Севастьян, Савоська. Все трое были лейтенантами, Севастьян и Борис инструкторы, как и Олег, а Тарас, успевший поучаствовать в зимней войне с финнами, преподаватель. По возрасту они его немного старше, но в неслужебной обстановке они общались на равных.
– Тебе, Олежа, надо было не в летчики, а в моряки идти, – сразу подначил Тарас. – Ты, говорят, такой класс плавания показал, что местные обзавидовались.
– Тогда уж прямо в подводники, я вроде бы еще и нырял!
Все засмеялись, а Севастьян серьезно сказал:
– А вообще ты молодец! Знал ведь, что только после простуды, а все равно в ледяную воду полез.
– Давайте тему сменим, – попросил Олег. – Мне это купание и так боком выходит, еще медкомиссию проходить придется, так что хватит об этом.
Ребята рассказали, что к ним на днях заходил комиссар школы, Иван Пантелеевич, хвалил его, сказал, что Северов поступил как настоящий комсомолец и военнослужащий РККА. А чужая память подсказала, что Ивана Пантелеевича еще во время учебы расстраивала некоторая политическая пассивность Олега. Он старательно конспектировал первоисточники – труды Маркса, Энгельса, Ленина и Сталина, всегда правильно отвечал на вопросы по истории партии большевиков, но речи на собраниях говорить не любил, а от должности комсорга группы сумел вежливо отказаться.
Олег стал осторожно расспрашивать товарищей о последних события в школе, курсанты, иногда перебивая друг друга, рассказывали, передали ему привет от другого инструктора, капитана Евгения Алексеевича Курдаева. Друзья говорили о нем, как о требовательном, но справедливом человеке, хорошем, в общем, мужике. А Северов вспомнил, что тот учил летать его самого.
Ребята принесли ему зубную щетку, порошок, мыло, помазок, бритву и одеколон. Когда они ушли, Северов отправился бриться. В умывальном помещении, к счастью, никого не было, так что его ужимки никто не видел. Порезался, естественно, но решил объяснить это нетвердостью руки после болезни, если спросят. А вот насчет чувствительности кожи переживал зря. У этого Северова она к такому обращению была привычной, так что просто смыл остатки мыла холодной водой, и все. Жизнь налаживается!
Все следующие дни были посвящены в основном чтению принесенной литературы. Объем информации был не так уж и велик, тем более что некоторые вещи Олег и так знал. А может быть, сыграло роль то, что предыдущий «владелец» тела не был чужеродной личностью и его знания и умения частично «встроились» в сознание Олега. Кроме того, Олегу не терпелось приступить к тренировкам и «испытать» новое тело. Тем более что Аркадий Андреевич говорил, что Олег его удивил. Он очень быстро выздоравливал, восстановление организма шло просто рекордными темпами.
В течение недели друзья Олега заходили почти каждый день, хотя забот у них хватало. Из острожных расспросов Олег выяснил, что прежний владелец этого тела, если так можно сказать о почти самом себе, по привычкам и предпочтениям от него почти не отличался. Даже девушек предпочитал того же типа, хотя как раз на общение с противоположным полом у них времени оставалось мало. Но это даже хорошо, а то пришлось бы еще и с подругой объясняться. Попробуй, объясни своей девушке, которой сам не помнишь чего наговорил, почему не узнаешь и как будто видишь впервые!
С привычками Олег вроде бы разобрался, больших сюрпризов по крайней мере быть не должно, личности во многом совпадают. Сложнее со знаниями и умениями, но и тут есть лазейка. Прежний Северов плотно занимался самообразованием, много читал. Немецкий, например, неплохо знал еще до поступления в школу, а здесь стал учить английский. Языки курсанту давались легко, так что некоторых успехов он достиг, а интерес свой объяснял расширением кругозора. Англичане то готовились бомбить СССР, то рассматривали как союзников, но знание их языка лишним руководство школы не посчитало. К тому же есть еще и американцы, на том же языке разговаривают. Чужая память услужливо подсказала любопытную деталь. В каком именно детдоме воспитывался тот Северов, он не мог вспомнить, хоть убейся, но точно знал, что немецким с ним занимался настоящий немец, уехавший из Германии еще в 20-е годы, когда отношения между странами были приличными. В школе также было несколько немцев-детей, так что и прежний хозяин этого тела владел языком довольно свободно, не хуже нынешнего. Но располагался ли детдом в Поволжье, Олег сам так и не вспомнил. Северов также узнал, что к нему, из-за его довольно широкого кругозора, привычки много читать и успехов в учебе, в первый же месяц после поступления в школу приклеилась кличка «Профессор». На занятиях случалось ему даже озадачивать преподавателей своими вопросами.
«Молодец! – сам себя похвалил Северов. – Как будто специально «вселение» облегчил. А то было бы странно, если бы учился посредственно, а потом вылез из реки и стал весь такой умный».
Также заходили капитан Курдаев и начальник школы подполковник Туренко Евгений Георгиевич. О начальнике школы следует сказать отдельно. У курсантов он пользовался огромным уважением – Герой Советского Союза, боевой летчик, участник советско-финляндской войны 1939–1940 годов. Отцы-командиры справлялись о здоровье и выражали надежду на скорую выписку и возобновление обучения.
За неделю Северова смотрели несколько врачей, проверяли рефлексы, зрение, слушали легкие, назначали анализы. Консультации устраивал Аркадий Андреевич, он по-прежнему удивлялся непривычно быстрому выздоровлению пациента. Тем не менее все доктора текущим состоянием его здоровья были вполне удовлетворены.