– ? – глаза Дитца выжидающе смотрели на поникшего друга, у которого сдали нервы. Что ж, такое нередко случается на войне; от срывов не застрахован никто, даже легионеры СС.
– Повторяю! Ты, где-то видел ещё таких людей?
–Это не люди! – возразил Отто, будто откусил клещами кусок стальной проволоки. – Это животные, Герман. И мы боремся с их инстинктами. А у зверя, защищающего своё логово…в ход идут и когти, и клыки, будь это даже помойная крыса.
Но Герман, будто не слышал. Пьяно улыбаясь кому-то, он качал, как дитя, в ладонях пустую мокрую рюмку…и доверительно, будто на исповеди, говорил с нею…говорил убеждённо, эмоционально, характерно, по-душам, ровно со старым другом:
– Больше чувства! Больше сакральности! Играйте, играйте Фриц. Шуберт, Бах, Моцарт…Это божественно! Флейта – голос ангелов, тем более в стране безбожников. А Бог…учит Священное Писание, должен быть у каждого…и в каждом…не так ли? Увы, мы здесь привыкли лишь к какофониям войны и ужаса, взрывов бомб, снарядов и крику разорванных сердец…Увы, но это так, это чистая правда…
Потом его блуждающий, диковатый взгляд метнулся по сторонам и он, пародируя лающий напор главного гауляйтера Берлина – палача от идеологии – Иозефа Геббельса – возвысил голос:
– Вперёд, благочестивые воины Христа, дети фюрера, рыцари Тысячелетнего Рейха. Это наш великий Священный Крестовый поход на Восток. Сам Ватикан благословил нас на этот очистительный поход. На уничтожение евреев и большевиков! Вырвем сердце красным безбожникам! Сломаем хребет коммунизму! Уничтожим дремучих славян! Территории до Волги – это уже ваша земля…Ваших благословенных детей…Так воюйте за неё, – как за свой Фтерлянд, как за свою Великую Германию! Мы обязаны сжечь весь этот биологический мусор! Спасти цивилизованный мир от красной чумы…От русского кровожадного медведя, который столетиями не даёт спокойно жить нашей Европе. Медведя, который только и ждёт удобного случая, чтобы напасть, запустить в неё свои когти-клыки и сожрать без остатка вместе с костями…
Удар кулака, как камень, выпущенный из пращи, опрокинул Германа на лопатки, оборвал поток сознания. По полу, под испуганный визг кроватных пружин, загремела пустая бутылка, чертя круг. Удар ослепил Шнитке. Он захлёбывался хлынувшей из носа и рта кровью, хрипел, слёзы текли из его глаз, но он продолжал смеяться. Сначала беззвучно, сцепив зубы, как зёрна спелого граната, чёрно-красные от крови. Тряся головой, дрожа, что от озноба. Потом громко, всхлипывая, задыхаясь клёкотом, потом во всю грудь, раскрыв широко глаза, грохоча хохотом, брызгая алой слюной.
– Narr bekloppt! Дурак! Это тебе за пророческие прогнозы! – в побелевших, с расширенными зрачками глазах Железного Отто брызгало бешенство. Он снова ударил, севшего на край постели Шнитке. Удар оглушил его, но истеричный хохот, уже принадлежавший ему, продолжал изрыгаться, словно в нём, избиваемом, сидело другое, недоступное ударам существо.
– А это тебе от меня! Чтоб одумался…Dummkopf! Тупица! Нашёл место где каркать! Решил, если ты в СС так всё можно? « Неприкасаемый» , так?! Идиот СД, как и гестапо, не дремлет! И на фронте есть уши! А, ты, как думал? Опомнись, Генрих! Возьми себя в руки. Сам суёшь голову на топор. А, между тем, ближе и дороже тебя…здесь у меня никого нет!
Он присел рядом на край кровати, приобнял за плечо Германа и, глядя на валявшуюся на полу бутылку, процедил сквозь зубы:
– Прости, я не со зла…
Дитц больше не бил. Ждал, когда хохот утихнет. Когда, истощённый , опустошённый, Шнитке умолк, опустил голову, сплюнув с разбитых губ багряную слюну. Тогда тихо продолжил:
– Берлин, бисквитные пирожные, пузырящийся аранжат, Рождественские ёлки, сверкающие гирлянды, глазированные шары, густой запах смолянистой хвои, крашенные золотой-серебряной пудрой орехи, шоколад, бенгальские огни и конфетти… – Отто тяжело повернулся, пружинная кровать под ним взвизгнула, – с каменной тяжестью ласково опустил ладонь на костистое колено Германа. Вдохновенно продолжил:
– Лицей, зубрёжка латыни… Первые тайные уроки « французской любви» с весёлыми боннами, запах женщины, кружевные чулки…Университет и снова осточертевшие римляне, и греки, юриспруденция, риторика, философия, логика, и снова пивные погребки-гроты, и снова проделки в духе героев Боккаччо…Майн Готт! Я всё помню, Герман! Всё дорого…каждая мелочь…цвет, запах, форма…Мы были не разлей вода…Потому помни, о чём я тебе сказал. У СД, за такие разговоры, есть возможность с позором перед строем содрать с тебя погоны, лишить наград и пустить пулю в лоб, а не в спину…И я при этом ни-ичем не смогу тебе помочь, дружище. Согласен?
– Веришь, сам не хочу, – обречённо кивнул Герман и примирительно добавил. – Лучше вино на столе, чем могила в земле. – Криво усмехнулся разбитыми бордовыми губами. – А у тебя, чёрт возьми, всё та же разящая рука, как у Шеттерхэнда… – Он мазнул взглядом по монолитному кулаку Дитца. – Тяжёлая кувалда. Удар и отчаливай на тот свет приятель.
* * *
…теперь Отто крепко жалел о содеянном. Но прошлого не воротишь. На утро был ожесточённый бой с иванами. Танкаевцы дрались отчаянно. Два бронебойных снаряда ЗИС-З, один в корму, другой, точно в щель, под башню, – уничтожили командирский танк Германа Шнитке. В котором, как каплун в жаровне, вместе со своим экипажем, заживо сгорел и он сам.
Воспоминания пролетели, как пулемётная очередь.
– Зюнгвальд! – стряхнув с себя остатки былого, Отто резко отдал приказ своему стрелку-радисту. – Срочно свяжись с базой. Уточни координаты. Пусть пришлют санитаров забрать трупы наших парней, и водителей – перегнать танки! « Адлер» и « Огненная метла» , ни при каких обстоятельствах не должны достаться русским!
– Эй, парни! – он громко обратился к танкистам, не покидая башни. – Выше подбородки! Знаю, вы раздавите большевистских свиней! В помощь нам 3-й танковый батальон Франца Зельдте. Он уже сейчас бьёт в клочья красных приматов. По машинам!
Грозный рокот моторов усилился. Развалины домов, за которыми укрывалась танковая колонна, задрожали вместе с землёй. Из-за угла ветер вытягивал шлейф густой синей гари. Одолевая металлические звуки двигателей, из мембран командирских радиопередатчиков отчётливо раздался железный голос шефа, слегка искажённый вибрацией:
– Командирам задраить люки! Батальон! Делай как я.
Стволы зарядить осколочным фугасом. Вперёд!
« Танкаефф… – Он крепче сдавил скобу перископа, видя, как туманится в ртутных веерах разрывов обгоревшие гончарно-красные с чёрными провалами глазниц корпуса « Баррикады» . – Что ж, это не начало и не конец моей с ним истории. Facken bumsen blasen! Braunarsch!.. – Он нервно засмеялся и его белые влажные зубы сверкнули по-волчьи угрожающе и жестоко. – Теперь уже скоро. Развязка близка. И мы посмотрим, кто есть кто» .
– Старина Вилли! Дьявол тебя раздери! Почему тащишься, как слизняк по дерьму! Полный ход! Мы хозяева мира! Вспомни Варшаву…
– Яволь!
– Чёрные всегда проигрывают белым, не так ли?
– Яволь, экселенс! Заклепаем иванов по первому классу. Heil Hitler! Сейчас покажем русским свиньям, как снизу растут трюфели!
Глава 2
…В висках бешено стучала кровь, будто в машинном отделении цилиндры и поршни для преобразования энергии давления пара работали на всю катушку.
…Каждая секунда, каждый рывок давался такой кровью, что бухающее о рёбра сердце, вопреки своей природе, катило по жилам исключительно ненависть. Ноги толкало чувство слепой ярости отмстить за своих и дикая страсть выжить любой ценой.
…Бежали в контратаку не останавливаясь. Знали: если замер – ты труп. Такой плотности был огонь! Пути отступления тоже не было. Да его никто и не искал. Маховик схватки остановить было уже невозможно.
Вот ОНО…пылающее, всепожирающее чрево войны. Горнило смерти. Мускулы и челюсти ада!
Сшиблись. Глаза в глаза. Ножи в ножи. В рукопашной схватке, где в ход шли штыки и сапёрные лопатки, среди проклятий, хруста костей, хрящей и разрываемых сухожилий, слышались короткие автоматные очереди, взрывы ручных гранат и яростная пистолетная стрельба. Сцепившиеся враги душили друг друга, выдавливали глаза, прокусывали глотки, вырывали зубами дрожащие кадыки.
К сожалению!!! По просьбе правообладателя доступна только ознакомительная версия...