Толпа встретила появление рабов свистом и улюлюканьем. Маклеры начали принимать ставки. Цепь со звоном упала в пыль. Бойцы сгрудились на вытоптанной площадке, потирая шеи, озираясь. Внезапно колх со всего плеча махнул рукой, и стоявший рядом с ним человек упал как подкошенный.
Моряк из-за ограждения ткнул гиганта древком копья в спину, чтобы отвлечь. Тот обернулся, схватился за жерди ограждения, затряс. Забор заходил ходуном, но опорные столбы выдержали. Толпа скандировала: «Колх! Колх!»
Рабы тянули время, драться им явно не хотелось. Тогда делосцы с бранью пустили в ход копья. Несчастные старались увернуться, зверея от боли и крови.
Первым драку начал гигант. Схватив еще одного соседа за плечи, ударил лбом в лицо. Тот рухнул на землю. Остальные отшатнулись. В загон ворвался моряк с топором. Отрубив валявшемуся в грязи рабу голову, он схватил ее за волосы и поднял над собой.
По толпе прокатился вопль восторга. И вот тогда началось! Рабы пинали друг друга ногами, ломали пальцы, душили.
Вот самосец повалил спартанца на землю, выворачивает руку. Тот орет, старается вырваться.
Македонянин бьет лежащего мегарца кулаком по лицу, превращая его в кровавое месиво.
Кариец засунул эгинцу в рот пальцы и рванул так, что тот потерял сознание от боли. Победитель с воплями скачет у него на груди.
Когда всеобщая свалка закончилась, загон был завален телами. Одни бойцы лежали без движения, другие пытались отползти к краю площадки. Только двое продолжали драться.
Худощавый жилистый раб с фракийским чубом уворачивался от колха. Вот он поднырнул сопернику под руку, запрыгнул сзади, обхватил ногами и начал пальцами давить на глаза. Взвыв, гигант повалился на спину. От удара о землю фракиец вроде бы замер, но, только колх начал подниматься, обвил его словно лиана. Тот закричал, почувствовав, как зубы соперника впились в шею. Рывок головы, еще один – и из разорванной артерии ударила ярко-алая струя.
Колх закатил зрачки, по телу прошла судорога. Он затих.
Фракиец встал: страшный, перепачканный грязью и овечьим пометом, рот в крови – словно не знающий жалости вампир ночи Эмпус.
К нему подбежал моряк.
– Сука! Зачем ты его убил? Только я решаю, кому из вас жить, а кому – нет!
Он замахнулся плетью. Удар ожег плечо. Обессилевший фракиец упал на колени, закрылся рукой.
Делосец продолжал орать:
– Ты должен мне сто драхм! Денег нет – пятьдесят ударов плетью! Тварь!
Внезапно кто-то схватил делосца за кисть.
«Что за…» – моряк резко обернулся на наглеца, но, узнав Перикла, закрыл рот.
Первый стратег не отпускал руку.
– Ударишь еще раз – и отправишься в тюрьму. Покажи разрешение демарха[48] на проведение боев. Нет? И налог не уплачен?
Заметив, что ярость в глазах работорговца сменилась страхом, Перикл отпустил его.
Приговор прозвучал жестко:
– Значит, так… Пританы проверят купчую. Если она в порядке, рабов можешь забрать. Если нет – сам получишь плетей. Сколько ты заплатил за этого?
Кивком головы он показал на фракийца.
– Сотню.
Перикл подозвал вестового.
– Выдай ему сто драхм. И возьми расписку.
Пританы оцепили загон. Зрители решили, что лучше убраться, пока целы, так что вскоре на пустыре не осталось никого, кроме делосцев и афинян. Под ногами хрустела ореховая скорлупа вперемешку с яичной. Валялись несколько пустых тыкв-горлянок, мятые виноградные листья, в которые были завернуты какие-то объедки. Одиноко лежал брошенный сандалий с оборванным ремешком.
Забрав рабов, делосцы убрались в сторону Пирея. После того как Перикл снова опустился на клисмос, пританы подвели к нему фракийца.
– Как тебя зовут?
– Спарадок, сын Тереса.
Пританы зашумели – имя царя одрисов знали многие.
Перикл не мог скрыть удивления:
– Ты парадинаст[49] одрисов?
Фракиец мрачно усмехнулся.
– Громко сказано! Вождь бизалтов. Бывший…
– Ты брат Ситалка.
– Ну и что? Терес не захотел делить царство между нами. Ситалк меня обскакал.
Перикл развел руками.
– Ты – и раб?
Уставившись на фракийца, властно приказал:
– Рассказывай!
Спарадок закусил губу.
– Плыл в Афины, но в Миртойском море попал в шторм. Корабль потерпел крушение… Выжили несколько человек. Неделю мы сидели на голой куче камней, пока нас не сняли фасосские пираты. Они не стали разбираться, кто мы и откуда, – продали перекупщикам рабов, те отвезли нас на Хиос. Потом меня купил хозяин афинского эргастерия… Я бежал. Укрылся в Пирее, хотел пробраться на корабль, который плывет в Византий или Гераклею. Дальше вы знаете…
– Почему ты покинул Фракию?
– Долгая история.
– Ничего, у меня есть время, – Перикл недовольно дернул головой.
– Тогда начну сначала… Отец передал корону мне, но Ситалк с этим не смирился и устроил переворот. Я решил, что не буду проливать кровь одрисов. Мы заключили мир. Он отправил меня на Стримон к бизалтам, нашим союзникам… Теперь мы с ним снова враги.
– Причина?
– Ситалк не простил мне чеканку монет, решил, что я готовлю восстание… Это моя ошибка.
– А ты готовил?
На скулах Спарадока заиграли желваки.
– Сейчас это неважно.
Перикл поскреб щеку.
– В общем, так… То, что ты брат Ситалка, у тебя на лбу не написано. Я подумаю, как это проверить. Жить будешь в эргастуле[50]. Тебя будут хорошо кормить и выпускать на свежий воздух. Но если соврал – берегись…
День спустя из десяти городских ворот во все стороны разбежались скороходы. До конца месяца антестериона по дорогам Аттики к Афинам тянулись фракийцы – метеки[51], рабы, вольноотпущенники.
Демархи получили приказ без проволочек направлять всех фракийских мужчин, записанных в реестр, в афинский булевтерий[52], выдав каждому дорожное пособие.
Перикл решил не посылать гонцов на Кикладские острова и к берегам Ионии – время дорого…
2
Наступил элафеболион[53].
Когда Перикл вошел в зал заседаний булевтерия, фракийцы поднялись с мест.
– Вы меня знаете?
– Знаем! Знаем! – зашумели делегаты.
Гул голосов отражался от стен из паросского мрамора.
– У меня к вам нет претензий, – гремел с подиума Перикл. – Ваша судьба в руках демархов. Тех, кто честно трудится и платит подати, мы уважаем, им открыт путь в наше общество. Среди вас есть рабы, но таков закон: вы пошли на нас с оружием в руках и теперь за это наказаны. Но я собрал вас не для того, чтобы рассказывать то, что всем и так известно. Посмотрите внимательно на этого человека и скажите, кто он.
На подиум вышел чубатый мужчина.
Зал ахнул:
– Спарадок!
И вдруг начал скандировать:
– Залмоксис! Залмоксис!
Перикл сначала растерялся, но потом вспомнил, что это имя верховного божества фракийцев. Кажется, они называют его богом медведей. Варвары подтверждали, что назначение Спарадока царем одрисов благословил сам Залмоксис.
Внезапно Спарадок поднял руку. Зал затих. Одрис начал говорить по-фракийски. Пританы двинулись к нему, чтобы увести с подиума, но Перикл показал жестом: пусть говорит.
Речь оратора была короткой – всего несколько фраз. Когда он закончил, фракийцы вскинули сжатые кулаки и заревели – словно титаны из Тартара. Пританы не выдержали – выскочили на подиум с обнаженными мечами, окружили Перикла.
Спарадок наслаждался триумфом. Он не переставал улыбаться, даже когда пританы выводили его из булевтерия…
Вечером одрис ужинал в доме Первого стратега. Вилла располагалась на склоне холма Нимф, вдали от суеты эргастериев Мелиты. Когда сюда долетали порывы восточного ветра, со стороны улицы Изготовителей герм[54] слышался стук молотков и ослиный рев. С вершины Акрополя на агору[55] взирала бронзовая Афина Воительница.
К сожалению!!! По просьбе правообладателя доступна только ознакомительная версия...