Все правильно, все так. Вальхаузен этот, видать, знал, о чем писал. Жаль, труд его на Руси-матушке только недавно перевели, лет семь-восемь назад.
Господи, какой же сейчас год? – неожиданно для себя самого задумался вдруг Бутурлин. От венчанья на царствие государя Алексея Михайловича минуло уж лет десять… Значит – если по-немецки – сейчас одна тысяча шестьсот пятьдесят шестой год от Рождества Христова. А от сотворения мира… это долго считать надобно.
Так! Не шишак и не бахтерец. Тогда что же… выходит – шубу? Ну да, на что она? Чай, не в Кремль ездить.
Вытащив шубу из сундука, Никита Петрович разложил ее на столе, сдвинув в сторону шахматы. Полюбовался. А вроде и ничего! Вон мех как играет! Ежели издалека смотреть… А вот если вблизи… Ну, да неужели, такая роскошная шуба – пусть даже и старая – двух-трех жбанов водки не стоит? Даже и перешить – полушубок сделать… Ах, тут еще и дырки… Жаль… А ну-ка…
Выглянув в дверь, Бутурлин позвал сенных девушек:
– Эй, Фекла, Марфа. Кто из вас шить добро может?
Девчонки вошли, поклонились:
– Да все мы, батюшка. А пуще того – Серафима. Уж так она вышивает, так…
– Ну, Серафима так Серафима… Иди сюда. Остальные – свободны. Работой своей занимайтесь.
Две девы с поклоном ушли, осталась одна – Серафима. Поклонилась, очи долу опустила скромненько. Сарафан, рубаха льняная до пят, ноги босы, из-под платка – коса светлая девичья. Ресницы долгие, пышные, трепетные…
Никита Петрович встряхнул шубу:
– Дырки видишь ли?
– Вижу, батюшка.
– Заштопай, ага… Только это, шубу в сени не носи – там места маловато. Здесь вот, в горнице, и штопай. Поняла?
– Поняла, батюшка, – ресницы кротко дернулись. – Только это… мне б за иголками-нитками сходить.
– Так сходи! Только давай того, побыстрее.
– Да я, батюшка, мигом!
Повернулась, умчалась девка. Ударила по плечам коса.
Покусав губы, Бутурлин в который раз уже взглянул на шубу. Эх, дырки, дырки… Ну, ежели эта мастерица зашьет… А вот, кабы не дырки, кабы новая? Сколько б тогда потянула сия шубейка? Лисий мех, тафта с узорочьем… Рубля четыре – точно! Рейтарское жалованье за целый год. Хм… ну, пусть не четыре – пусть рубля три, два… Не рейтарское жалованье – стрелецкое. Эх, был бы простолюдином – записался б в рядовые стрельцы! А что? Чего плохого-то? В командиры-то не возьмут, хоть и дворянин – там тоже все должности по наследству. А вот в рядовых бы… Представить только – конь, оружие, кафтан – из казны! Еще и жалованье, и еще три рубля – на постройку избы. В слободе под оную место выделяли. Да еще промыслами всякими можно заниматься. Не жизнь – сказка. Служи себе, да в ус не дуй! Тут же… Коня себе и дворовым – сам купи, оружие, экипировку – тоже. А конь, как ни крути – пятнадцать рублей стоит. И пищаль – мушкет – десятка! Это ж откуда такие деньги взять? Жалованья, между прочим, пять рублей в год положено… да давненько уже его не видали! Хоть беги в Разрядный приказ – жалуйся. На самих же ярыжек дьяков! Скорей бы уж поверстали на какую-нибудь войну… уж тогда точно жалованье бы выплатили, да еще и трофеи. Уж тогда разжились бы, ага…
За дверью послышались чьи-то шаги…
– Кто там еще? Ты, Ленька?
– То, батюшка, я – Серафима. С нитками пришла.
– А! Заходи, заходи. Вот те шуба…
Усадив холопку на лавку, Никита Петрович подтянул чулки и, звеня пряжками модных немецких башмаков, спустился во двор – поглядеть, чем там заняты слуги. Прошел мимо пилевни и гумна, к амбару. Сквозь неприкрытую дверь послышались голоса…
– Не, Семен, рогатину – никак нельзя. И саадак – тоже. Лук да стрелы где таскать будем? Чем воевать?
– Дак, может, и не призовет господина нашего государь.
– Может, и не призовет. А вдруг – призовет? Тогда что?
Войдя, Бутурлин оперся на дверной косяк, ухмыльнулся:
– Вот что, парни, оружие продавать не будем.
– Так я же и говорю, милостивец! – радостно обернулся Ленька. – С дубиной этой вот, стоеросовой, спорю.
– Сам ты дубина!
– А ну – цыц! – помещик быстро прекратил перепалку. – Коли силушки дурной много, так живо велю высечь.
– Помилуй Бог, батюшка!
– Вот что, парни! – потянулся в дверях Никита Петрович. – Ты, Семен, давай, тут с оружием разберись. Где что почистить, подправить надо – почисть и поправь.
– Слушаю, господин.
– А ты, Ленька, лошадку оседлай, напои и будь наготове. Скоро поскачешь.
– К хомякинским, господине?
– К ним. Да, на озерко наше заедь. Погляди, как там.
Небольшое безымянное озерко, лежащее в лесу, на полпути между усадьбами Хомякина и Бутурлина, каждый из этих уважаемых господ считал своим еще с древних новгородских времен. По писцовым книгам, впрочем, в вопросе о принадлежности озера было не разобраться, а потому еще издавна и Хомякины и Бутурлины, когда выпадали время и оказия, попеременно жаловались друг на друга в московский поместный приказ. В последнее время приказные дьяки благоволили Хомякину, чем тот неоднократно хвастал, за глаза обзывая соседа «худородным», и всерьез грозился «примучить» всех бутурлинских людишек, «буде будут изловлены возле чужого озера»! Такой вот «добрый сосед», чтоб ему, паскуде, сдохнуть. Впрочем, водку все равно взять больше не у кого. Ну, не ехать же в Тихвин, на посад? День – а то и два – туда, да потом обратно… И там еще загуляешь в кабаке… Ага, загуляешь! Было б на что бы.
К чести юной рукодельницы Серафимы, с шубой она управилась быстро. Пришила оторвавшиеся пуговицы, заштопала дырки так, что любо-дорого посмотреть. Уж такую шубу теперь за целый рубль можно было продать… ну, за полтину – точно!
– Эх ты ж, мастерица! – расчувствовавшись, Никита Петрович схватил деву в охапку да чмокнул в щечки. – Ну, беги, беги. Потом это… награжу, чем уж смогу.
– Благодарствую, боярин батюшка…
– Да не боярин я, ты ж ведаешь!
– Все одно – благодарствую!
Строго взглянув на хозяина, девушка поклонилась в пояс. Эх, дева, дева… Вот такая же, с глазами цвета светлого весеннего неба, осталась там, в Ниене. Красавица Анна Шнайдер, дочь немецкого купца Готлиба Шнайдера. Именно его корабль и вел лоцман Никита Бутурлин из Ладоги в Ниен. Всего один корабль и был у купца Шнайдера… Зато какая красавица дочь!
– Господин, лошадь готова! – постучав, доложил Ленька. Высокий, нескладный, но жилистый, ловкий… Рыжеватые волосы, стриженные «под горшок», веснушки по всему лицу. Обычный парень, каких много. Но – к фехтованию явно имел талант! Сказать по чести, из всех своих пяти боевых холопов именно на этого нескладного с виду парня больше всего молодой господин и рассчитывал. Так, а на кого больше? Ну, разве что еще на Семена, но тот неповоротлив… Хотя дубиной бьет – закачаешься! Да какое там – закачаешься? Охнешь – не встанешь. Нет, Семка тоже полезен. Что же касается остальных… Ферапонт с Силантием староваты уже, еще покойному батюшке служили, Игнатко же слишком еще юн – и четырнадцати годков нет. Куда такому на войну? Однако ж других больше нет. Игнатку, к слову сказать, Бутурлин тоже обучал фехтованию. Вернее сказать – пытался. Боевая шпага была еще слишком тяжела для тоненького и робкого в схватке подростка. Он даже лук как следует натянуть не мог. Разве что из карабина выстрелить – то да, получалось. Зато Игнатка умел читать! Между прочим, сам выучился! И еще немножко говорил по-немецки и по-шведски – ну, к этому уж приложил руку хозяин.
– Готова, говоришь? Вон, бери шубу… Что делать – знаешь. Да! Игнат у нас где?
– Так, господине, на озерко ушел, с утра еще. Вместе с девками – за рыбой. Крючки они еще вчера поставили…
– Крючки – это хорошо, – потянувшись, Никита прищурился и посмотрел на солнце, уже поднявшееся высоко над старым кленом… Припекало уже, хоть и начало мая, ага. Судя по солнышку – дело к обеду.
– Так это… им уже давно вернуться пора.
Ленька задумчиво поморгал:
– Может, еще рыбу остались половить.