Лесные призраки - Калинин Даниил Сергеевич

Даниил Калинин

Лесные призраки

Пролог

…– Ещё раз повторяю свой вопрос: откуда вы, ваше настоящее имя, в каком звании вы служили в подразделении специального назначения «Бранденбург-800»?

В блиндаже душно, несмотря на быстро наступающую осень и первые заморозки. Спёртый воздух обильно пропитан тяжёлым, разъедающим лёгкие запахом махры. С непривычки кружится голова; раздражая царапины, по щеке вниз сбегают горячие капельки пота.

Офицер «СМЕРШа» в капитанском звании (в погонах!), невысокий крепкий мужчина с бледным лицом и холодным взглядом голубых глаз, неотрывно смотрит на меня, ожидая ответа. Впрочем, он не торопит.

А мне просто лень. Попытка связаться с поляками из Армии Крайовой провалилась благодаря именно этому капитану Расколоть мою «легенду» опытному контрразведчику не составит никакого труда, что он мне только что и продемонстрировал. Конечно, удивила скорость идентификации. Ну да ладно. Страха нет, надежды тоже. Потому барахтаться я буду так, чисто машинально.

– Никита Александрович Мещеряков, 1918 года рождения, сержант госбезопасности, прикомандирован 20 июня 1941 г. к штабу Западного военного округа. Как такового назначения я получить не успел, узнать сослуживцев тоже. Войну встретил под Брестом, находился на месте разрыва телефонной линии.

Отступал в составе воинских подразделений 42-й стрелковой дивизии, был ранен. Спасли меня местные жители. Поправившись, приступил к созданию партизанского отряда.

– Складно получается. Прикомандирован перед самой войной, сослуживцев узнать не успел… Это, конечно, может объяснить, почему я вас не знал, ведь я до войны также служил в Западном военном округе. Точнее, не также, а просто служил. В отличие от вас, немецкого диверсанта.

– Ну что за глупость вы несёте? Ну какой немецкий диверсант?!

– Элитный! Элитный немецкий диверсант из элитного подразделения абвера. И подготовка у вас отличная, и уровень владения языком… Хотя последнее может объясняться просто: вы носитель языка, наверняка из белой эмиграции.

Лёгкая усмешка тронула мои губы. А капитан-то наверняка не уверен в том, что говорит. Может, снайперски угадал? А почему бы и нет? «Бранденбуржцы» в принципе могут быть просто наиболее узнаваемы. Тогда, конечно, стоит поломать комедию. Если только некоторая наигранность контрразведчика получилась сама собой, а не является частью тонкой психологической игры.

– Товарищ капитан, вы меня извините за прямоту, но что за чушь? Какой я к хренам «бранденбуржец»?!

Я три года по местным лесам партизанил, сколько раз под пулями ходил! Или вы сейчас будете утверждать, что мой партизанский отряд также является «элитным» подразделением абвера?

– Были и такие мысли. Но эта версия уже отработана. Самый настоящий партизанский отряд, доблестно сражавшийся с фашистами. И журнал учёта ведения боевых действий вы предусмотрительно вели…

– Тогда как может немецкий диверсант, элитный (!), создать такой отряд и три года драться с фашистами?! С горсткой людей отбивать у эсэсовцев заложников?!

23 сентября 1941 г

На сырой земле без ватника лежать уже холодно. Сентябрь – не май, аномальная летняя жара сменилась осенними холодами. Пока, правда, только ночными.

Над головой зашелестела листва, потревоженная лёгким порывом ветра. Плавно покружившись в воздухе, на чуть примятую траву опустился абсолютно жёлтый листок берёзки. Целую секунду я оторопело смотрю на него, в душе любуясь совершенной красотой природы и поражаясь величию творения Создателя. Целую секунду.

Лирику созерцания и лёгкую тоску, навеянную красотой увядающей природы, спугнул звук приближающихся моторов. Едут.

В последний раз пошевелившись, ещё глубже зарываюсь в опавшую листву, старательно сваленную в канаве у дороги. МП-38 пришлось подоткнуть под грудь, хотя это очень неудобно; правая рука легко сжимает гладкую деревянную ручку «колотушки», а в левой крепко стиснут асбестовый шарик. Дёрнуть за него, отсчитать от семи до одного и бросить связку гранат под колёса бронеавтомобиля – вот моя первая задача в предстоящем бою.

Самая опасная. Но и исполнить её никто, кроме меня, не сможет. И что самое интересное, я совершенно не боюсь. Страх и волнение перед боем куда-то уходят, точнее, переносятся на момент планирования операции. Вот тогда действительно страшно. Хотя, опять-таки, больше боюсь за людей и за успех дела, а не за собственную жизнь.

Впрочем, на этот раз страх заглушило бешенство. Холодная ярость, изжигающая изнутри, – плохой помощник при планировании засады, но какое на хрен планирование, если эти твари расстреливают заложников за каждый наш удар?

…Когда первые шесть вагонов с боеприпасами на моих глазах полетели под откос вместе с зенитной платформой, я ликовал. Получилось! Не жалко было даже поездную бригаду – такая, ребята, у вас судьба. Вы не виноваты, что Красную Армию за неделю прогнали до Минска, и вы оказались под немцами. И то, что вы на совесть служили оккупантам, боясь за свои жизни и жизни ближних, я тоже не ставлю вам в вину. Так что и вы простите, что сегодня именно вам выпала столь тяжкая доля. Судьба.

Мы не стали обстреливать высыпавших из вагонов солдат железнодорожной охраны, сопровождавших груз. На их удачу, счетверённую флак-систему на второй платформе развернули именно в нашу сторону, а потому я не решился открыть огонь: зенитка выкосила бы нас в несколько очередей.

Как оказалось, я поступил правильно.

Ликование от первой удачной атаки по железнодорожным артериям ещё не отпустило, когда я на следующий день подходил к домику Виктора. Через него я рассчитывал узнать подробности. Ведь взрыва-то не было, груз наверняка остался цел, так что особенный интерес вызывали потери живой силы врага.

И даже когда я увидел скорбное, мертвенно-бледное лицо друга, моё сердце ещё отбивало весёлую чечётку.

– Они их расстреляли. 19 человек. Расстреляли, а тела вмуровали в земляное полотно, где сошли вагоны.

– ЧТО?!

Ледяная волна ужаса захлестнула меня. Ноги как-то внезапно стали ватными и отказались держать тело; пришлось сесть.

– Немцы хватают заложников из местных и повсеместно объявляют, что только один раз «наказали» за гибель своих солдат так легко. Отныне за каждого погибшего они расстреляют по три заложника…Ты готов платить такую цену?

На несколько мгновений я оцепенел. Одна из мыслей, посетивших мою голову в тот момент, действительно была за прекращение всякой борьбы – такими темпами нас просто выдадут местные жители.

Но она была только одна «из».

– Нет, я не готов платить такую цену. А ты, Виктор, готов отказаться от борьбы с нечистью, что позволяет себе хватать и расстреливать невинных людей без всякого суда?

– Нет.

– Тогда мне нужна твоя помощь.

…Всё было просто. Раз немцы чувствуют себя настолько уверенно, что расстреливают заложников на месте нападения, то оставалось грамотно выбрать это самое место и тщательно подготовиться.

Немцы – ребята грамотные и рукастые. За пару месяцев оккупации они уже сумели отмобилизовать трудовые ресурсы и вырубить лес рядом с железнодорожным полотном по 200 м в каждую сторону. Причём срубленные деревья остались лежать на земле, затрудняя подходы к полотну. Так что близко и незаметно к железке не подберёшься, факт.

Перед проходом двух-трёх грузовых поездов обязательно проследует бронелетучка или дрезина с солдатами. Обычно их немного, где-то с отделение при одном, максимум двух пулемётах, расчёты которых открывают огонь на каждое подозрительное шевеление. Никак теперь нельзя шевелиться.

…Подробности нападения на дрезину встают перед глазами так чётко и ярко, будто оно происходят сейчас…

Мы, как и в прошлый раз, успели вытащить костыли и чуть сместить рельс с внешней стороны колеи. Шанс на то, что дрезина сойдёт, был ничтожно мал, но он был (пускай так себя и не оправдал). Главную цель мы достигли: дрезина остановилась.