Капельки воды, высвеченные фарами, вспыхнули яркой радугой, как бы знаменуя конец монохромного миража и возвращение к разноцветью реального мира.
На рассвете «мазерати» пересек границу Колорадо, а к утру его бронзовый силуэт уже мчался по территории округа Кастер. Мягкие контуры зеленовато‑бурых гор радовали глаз, свежий ветер весело трепал ожившие сосны и уносил прочь ночные черно‑белые фантазии. В этих краях жили друзья Ковбоя. Машина свернула на частную грунтовую дорогу, сразу же попав в поле зрения электроники.
Дорога замысловатым серпантином поднималась к плоской вершине с зелеными лужайками и взлетно‑посадочной полосой. Еще не так давно отсюда взмывали в небо черные «дельты», отправляясь на опасные секретные задания. Теперь же сквозь трещины взлетной полосы проросли дикие цветы и травы. До сих пор еще были отчетливо различимы следы разыгравшейся трагедии: однажды пилот подбитой «дельты» совсем немного не дотянул до аэродрома и врезался в крутой склон, пропахав глубокую борозду. О былом молчаливо свидетельствовали израненные осины, но на самой скале рубцы сгладились, затянувшись молодой порослью. С тех пор полевой аэродром пребывал в запустении, лишний раз напоминая о том, о чем и так невозможно забыть. Ковбой постоянно держал в памяти события тех дней, не давал им померкнуть, полируя до блеска, словно новую сверкающую машину.
Одиннадцать поколений предков Ковбоя фермерствовали на юго‑востоке штата Нью‑Мексико среди однообразия рыжей равнины, столь же отличающейся от гор Сангре де Кристо, как Украина от Перу. И в каждом поколении кто‑нибудь из мужчин всякий раз, когда над Соединенными Штатами нависала угроза, с оружием в руках шел защищать интересы страны. Но гораздо более опасными оказались враги из соседнего Техаса. Они беззастенчиво и в огромных количествах потребляли воду, установив мощнейшие прожорливые насосы у самой границы штатов и варварски высасывая влагу из Нью‑Мексико. Настал час, когда вода иссякла, и замер последний насос. Лишенная жизни земля закружилась в воздухе ржавой пылью, ветер взметнул над Нью‑Мексико песчаные бури.
Детство вспоминалось Ковбою как сплошная череда пыльных смерчей, отравлявших его существование на ранчо у дяди. Он перебрался туда после смерти отца, надорвавшегося в бесплодных попытках вести хозяйство на мертвой земле. Ковбой не мог забыть унылую жизнь в обшарпанном доме, куда порывы свирепого ветра наметали вездесущий песок. От песка нигде нельзя было укрыться, даже солнце не могло пробиться сквозь ржавую пелену. Фермерам пришлось отказаться от ставшего невозможным земледелия. Семья пробовала сводить концы с концами, занимаясь скотоводством, но и это не приносило дохода. Бывая с родными в церкви ближайшего городка, мальчик замечал, как с каждой неделей мрачнеют лица прихожан, как сереет их кожа, а глаза наполняются безнадежностью и отчаянием. Они безропотно возносили Господу горькие молитвы о прощении грехов, вольных и невольных, за которые он вверг их в это чистилище. Их враги – техасцы – уже перебрались в другие края, а те, что остались, влачили жалкое существование в картонных коробках или в старых машинах с облупившейся краской, стоявших вместо колес на кирпичах. После Скальной Войны положение еще более ухудшилось. Прихожане продолжали молиться, проклиная спиртное и карты, а аукционы по продаже имущества разорившихся фермеров росли как грибы.
Вот тогда Доджер, немолодой уже человек, и подался в Колорадо. А вернувшись, начал разъезжать в новеньком блестящем автомобиле. И в церковь он уже не ходил. В свободное время Доджер предавался своему любимому занятию – играл на мандолине в местном оркестрике. Остальные обитатели городка по‑прежнему упрямо ходили на богослужения и не любили судачить о том, какими путями этому человеку удается зарабатывать немалые деньги.
Однажды Доджер увидел Ковбоя на родео, после чего пришел на ранчо просить дядю, чтобы тот отпустил мальчика к нему. Он даже оплатил его временное отсутствие.