Куда он и направился небодрым строевым шагом.
Звонок не работал, сколько он ни нажимал кнопку. Но дверь открыли сразу, по первому стуку. На пороге стоял молодой человек. Изя сразу вспомнил, где его видел - как ни странно, в этой же квартире.
- Здравствуй, Изя, дорогой! - произнес с грузинским акцентом Либерштейн, носящий громкое имя Фриц. - Вах, с чем пожаловал?
- С Изей, - ответил Вах.
- Молодец! Поставь его в холодильник.
Но в холодильнике стоять Изя не хотел, а потому, не обращая внимания на протесты непонятного Ваха, прошел в комнату.
В комнате было холодно и сыро, как в старом промозглом склепе. Изя сразу вспомнил свою бабушку - как она там, родная. Мысленно представил себе обглоданную черепушку и покосившийся гроб, смахнул скупую мужскую слезу. Обглоданный червями скелет подмигнул ему пустой глазницей: "Здравствуй внучек. Приходи, я по тебе соскучилась". Изю передернуло, он попытался отмахнуть столь чувственное видение. Но видение не отмахнулось. Тогда отмахнулся Изя. Видение, потирая ушибленное место, ретировалось.
- Вот ты, значит, как с бабушками! - голос был незнакомый и женский.
Изя повернулся. В углу у массивного дубового стола с резными ножками сидела невзрачного вида женщина. Которая при втором взгляде оказывалась весьма взрачной. Блеснула молния, захлопали окна, затрепетали занавески, из-под стола метнулась черная кошка, полетели вороны, зашумели летучие мыши, забегали пауки, крысы, тараканы, запахло серой и луком, глаза женщины полыхнули дьявольским огнем. "Показалось", - подумал Изя. "Хрен тебе", подумала женщина. В ответ Изя судорожно сглотнул.
- Ты кто? - спросил он, пытаясь совладать с непослушным голосом.
- Это моя жена, - вмешался взявшийся невесть откуда Фриц, - Глаша.
- Ты женат? - все еще пытаясь сглотнуть, спросил Изя.
- Да. Познакомились на очередном собрании секты евреев-антисемитов. Знакомься, Глаша, это Изя Иванов.
- Еврей? - подала голос Либерштейниха.
- Великоросс, - обиделся за друга Фриц.
- А почему фамилия такая нерусская? - не унималась женщина.
- Дурное наследство, - вывернулся Изя и попытался перевести разговор в иное русло. - И давно вы женаты?
- С тех пор как стали аскетами. Не пьем, не курим, не материмся.
- А спите... - полюбопытствовал Иванов, - на одной кровати?
- Конечно, - искренне возмутился Либерштейн, - на одной, двухъярусной. Она наверху, а я в соседней комнате.
Изя затосковал, поняв, что явно ошибся адресом. Повисла неловкая пауза. Настолько неловкая, что не смогла удержаться и шмякнулась об пол.
- Ну ладно, располагайся, я за водкой, в магазин, - нарушил молчание Фриц.
- Так вы ж не пьете, - радостно удивился гость.
- Мы и не пьем. Аскеза - понимать надо. Мы похмеляемся. Ну, я пошел, хлопнул древней окосевшей дверью хозяин... и пошел...
Изя поежился, потом еще раз, и еще. Оставаться наедине с Этой: Глашей, Либерштейн, евреем, антисемитом, аскетом, женщиной - он хотел, а потому продолжил ежиться. Застывшая в сыром воздухе тишина не давала покоя. "О чем с ней говорить?" - металось в голове у Изи, и не только в голове. Впрочем, там металось нечто иное.
- Пить будешь? - спросила хозяйка.
- Буду.
- Предсказатель, блин. Садись, - похлопала она по дивану, который принялся весьма эротично вибрировать и постанывать.
Изя недоверчиво покосился на возбужденный диван, но приглашение принял. Диван крикнул: "Ай" - и успокоился. Изя тоже крикнул: "Ай", но успокаиваться не стал.
- Двулик, Двулик, Двулик, - позвала кого-то хозяйка.
В комнату, путаясь в лапах, прибежала собака - по крайней мере, так вначале показалось. Как ни странно, но собакой она оказалась лишь отчасти, а точнее, от двух частей. С обеих сторон тело заканчивалось весьма выразительной задницей. Либерштейниха кинула под стол одну из обильно на нем же валявшихся костей.