Вчера вечером я ему вообще ничего не ответила. Вместо этого я положила телефон и уставилась на трещину под стеной – ту, куда исчез муравей. Интересно, найдет ли он там других муравьев, или он одинок. Может, он такой же, как я, и испытывает неприязнь к другим муравьям.
Сложно сказать, откуда у меня столь глубокая антипатия к людям, но если бы мне пришлось заключить пари, я бы сказала, что это прямое следствие того, что от меня была в ужасе собственная мать.
Возможно, в ужасе – преувеличение. Но она определенно не доверяла мне, когда я была ребенком. И держала меня в относительном уединении от людей вне школы, потому что боялась того, что я могу сделать во время многочисленных эпизодов лунатизма. Эта паранойя перетекла и во взрослый возраст, и к тому времени я уже сформировалась как личность. Одиночка. Почти без друзей и со скудной общественной жизнью. Именно поэтому сегодня – первое утро, когда я покинула квартиру спустя несколько недель после ее смерти.
Я думала, в свой первый выход на улицу я отправлюсь в место, по которому скучала, например, в Центральный парк или в книжный.
И точно не ожидала, что окажусь здесь, в очереди в холле издательства, отчаянно молясь, что это предложение, каким бы оно ни было, позволит мне заплатить аренду, и меня не выселят. Но вот я здесь, и на предстоящей встрече решится, окажусь ли я без крыши над головой или получу работу, которая позволит мне искать новое жилье.
Опускаю взгляд и разглаживаю белую рубашку, которую Джереми одолжил мне в уборной через дорогу. Надеюсь, я выгляжу не слишком глупо. Возможно, получится выйти из ситуации, сделать вид, что ношение мужских рубашек в два раза большего размера, чем мой – какой-то новый модный тренд.
– Хорошая рубашка, – говорит кто-то у меня за спиной.
Поворачиваюсь на звук голоса и с изумлением вижу Джереми.
Он что, меня преследует?
Подходит моя очередь, я протягиваю охраннику водительское удостоверение и смотрю на Джереми, заметив, что на нем новая рубашка.
– Ты что, хранишь запасные рубашки в карманах брюк?
Буквально недавно он отдал мне ту, которая была на нем.
– Мой отель в соседнем квартале. Сходил, переоделся.
Его отель. Многообещающе. Если он живет в отеле, возможно, он здесь не работает. А если он здесь не работает, возможно, он не относится к издательской индустрии. Сама не знаю почему, но я не хочу, чтобы он работал в издательской индустрии. Я понятия не имею, с кем мне предстоит встречаться, но после сегодняшнего-то утра надеюсь, что с ним это никак не связано.
– Значит, вы не работаете в этом здании?
Он достает документы и протягивает охраннику.
– Нет, я здесь не работаю. У меня встреча на четырнадцатом этаже.
Ну разумеется.
– У меня тоже, – отвечаю я.
У него на губах появляется мимолетная улыбка и так же быстро исчезает, словно он вспоминает о случившемся на улице и решает, что прошло еще слишком мало времени, чтобы не принимать это во внимание.
– Насколько велики шансы, что мы направляемся на одну и ту же встречу?
Он забирает документы у охранника, который показывает нам в сторону лифтов.
– Не знаю, – признаюсь я. – Мне не сказали, почему именно я здесь.
Мы заходим в лифт, и он нажимает кнопку четырнадцатого этажа. Поворачивается ко мне лицом, достает из кармана галстук и принимается его надевать.
Я не могу отвести взгляда от его обручального кольца.
– Вы писатель? – спрашивает он.
Я киваю.
– А вы?
– Нет. Моя жена, – он затягивает галстук и фиксирует его на месте. – Может быть, я знаю какое-нибудь из ваших произведений?
– Сомневаюсь. Мои книги никто не читает.
У него приподнимаются уголки губ.
– В мире не так много Лоуэн. Уверен, я смогу выяснить, что за книги вы пишете.
Зачем? Он правда хочет их прочитать? Он опускает взгляд на телефон и начинает печатать.
– Я не говорила, что публикуюсь под своим настоящим именем.
Джереми не отрывается от телефона, пока не открываются двери лифта. Он делает к ним шаг, но поворачивается ко мне и замирает в проходе. Поднимает телефон и улыбается.
– Вы пишете не под псевдонимом. А под своим именем, Лоуэн Эшли, и, как ни смешно, именно с этим автором я встречаюсь сегодня в девять тридцать.
Я наконец увидела эту улыбку, и какой бы роскошной она ни была, больше я ее видеть не желаю.
Он только что нашел меня в Гугле. И хотя моя встреча начинается в девять, а не в девять тридцать, кажется, он знает о ней больше, чем я. Если мы действительно направляемся на одну и ту же встречу, наши шансы столкнуться на улице кажутся довольно сомнительными. С другой стороны, не так уж странно, что мы оказались в одно время в одном месте, если учесть, что мы шли в одном направлении на одну и ту же встречу, и поэтому стали свидетелями одного и того же происшествия.
Джереми отступает в сторону, и я выхожу из лифта. Открываю рот, готовясь заговорить, но он делает несколько шагов назад.
– Увидимся.
Я совершенно его не знаю и не представляю, как он связан с предстоящей встречей, но даже не учитывая деталей утреннего происшествия, я ничего не могу поделать – мне нравится этот парень. Он в буквальном смысле слова отдал мне последнюю рубашку.
Улыбаюсь, прежде чем он исчезает за углом.
– Хорошо. Увидимся.
Он улыбается в ответ.
– Хорошо.
Смотрю ему вслед, он поворачивает налево и исчезает. Оказавшись вне поля его зрения, мне удается немного расслабиться. Утро выдалось… Насыщенное. Увиденное происшествие, пребывание в замкнутых пространствах с этим смущающим меня незнакомцем, все это странно. Опираюсь ладонью на стену. Какого черта…
– Ты вовремя, – замечает Кори. Его голос меня пугает. Поворачиваюсь и вижу, как он подходит по коридору с противоположной стороны. Наклоняется и целует меня в щеку. Я напрягаюсь.
– Ты всегда опаздываешь.
– Я бы пришла еще раньше, но… – Я умолкаю. И не объясняю, что именно меня задержало. Похоже, его это совершенно не интересует, потому что он уходит в том же направлении, что и Джереми.
– На самом деле встреча назначена на половину десятого, но я предположил, что ты опоздаешь, и сказал тебе приходить к девяти.
Я замираю, глядя ему вслед. Какого черта, Кори? Если бы он сказал мне приходить в девять тридцать, а не девять, я бы не стала свидетелем того происшествия на улице. Меня бы не обрызгало кровью незнакомого человека.
– Ты идешь? – спрашивает Кори, останавливается и оглядывается на меня.
Я скрываю свое раздражение. Это привычно для меня, когда я нахожусь в его обществе.
Мы заходим в пустой конференц-зал. Кори закрывает за нами дверь, и я сажусь за стол. Он занимает место рядом, во главе стола, и поворачивается ко мне лицом. Я пытаюсь не хмуриться, глядя на него после перерыва в общении продолжительностью в несколько месяцев, но он не изменился. Все такой же аккуратный, ухоженный, с галстуком, в очках, с улыбкой на губах. Как всегда, полная противоположность мне.
– Ужасно выглядишь.
Я говорю так, потому что он выглядит не ужасно. Он никогда не выглядит ужасно, и об этом знает.
– А ты выглядишь отдохнувшей, просто восхитительно.
Он говорит это, потому что я никогда не выгляжу ни отдохнувшей, ни восхитительно. Я всегда выгляжу устало и, возможно, даже уныло.
– Как мама?
– Умерла на прошлой неделе.
Этого Кори не ожидал. Он откидывается на спинку стула и наклоняет голову.
– Почему ты мне не сказала?
А почему ты спрашиваешь только сейчас? Пожимаю плечами.
– Я еще осознаю.
Мама жила со мной последние девять месяцев – с тех пор, как у нее диагностировали рак толстой кишки четвертой стадии. Она умерла в прошлую среду, спустя три месяца после пребывания в хосписе. В последние месяцы мне почти не удавалось уходить из квартиры, потому что она зависела от меня во всем – я поила ее, кормила, переворачивала в кровати. Когда состояние ухудшилось, я вообще не могла оставить ее одну, и поэтому не выходила из квартиры несколько недель. К счастью, интернет и кредитка с легкостью позволяют жить на Манхэттене, вообще не выходя из дома. Доставить могут все, что угодно.