Сжимая в руках листок с информацией от онлайн-агентства по аренде недвижимости так крепко, как если бы это было мое завещание, я иду по подъездной дорожке, а гравий колет мне ноги через тонкие подошвы черных туфель на низком каблуке. Ладонь у меня потеет, и бумага становится влажной, часть чернил размывается. По дороге мой взгляд привлекает необычная отметка на стене над крыльцом. Это большой круг, выгравированный на камне, с отпечатком ключа внутри. Написана дата – 1878 год.
Входная дверь массивная, глянцево-черная, с простым молотком. Кровь пульсирует у меня по венам, когда я стучу. Я не слышу никаких шагов, но через некоторое время меня посещает неприятное чувство, что кто-то следит за мной. Нервы у меня успокаиваются, после того как я обнаруживаю, что на двери есть крошечный круглый пластиковый глазок, который к тому же мигает. Наблюдатель, кто бы он ни был, решает, что я не представляю угрозы, и распахивает дверь.
– Вы, должно быть, Лиза? Из агентства?
Мужчина примерно моего возраста, около двадцати пяти, но на этом наше сходство заканчивается. Он одет в выцветшие джинсы и футболку, волосы затянуты на затылке в неряшливый пучок. Это современный мужчина, который любит внимание. Об этом говорит все: от золотых сережек в пиратском стиле до борющихся за чужие взгляды татуировок на обеих руках. Почему люди так упорно разрисовывают свою кожу? Кожа должна оставаться нетронутой, и только время имеет право оставлять на ней свою печать. На самом деле он неплохо смотрится; единственное пятно на его мужественности, подчеркиваемой его квадратной челюстью, – это пожелтевшие от сигарет зубы.
– Именно так, – наконец отвечаю я тоном, полным надежды и дружелюбия. Мне очень нужна эта комната.
Он смотрит на часы. Гримасничает:
– Ну, вы рановато.
Интересно, какую мину он бы состроил, если бы знал, что я бродила по аллее последние двадцать минут?
– Это плохо? Мне зайти позже?
Он снова гримасничает, на этот раз улыбаясь сияющей никотиновой улыбкой, и делает мне знак рукой, чтобы я проходила внутрь:
– Конечно нет! Церемонии не для меня.
Я едва не вбегаю внутрь. Как будто возвращаюсь домой. Ведь именно домом это внушительное здание и стало бы, если бы я смогла договориться о комнате.
– «Приходите ко мне в гости», – мухе говорил паук. Кстати, я Джек.
Он ведет меня в коридор, который затягивает внутрь. Я не могу удержаться и широко распахиваю глаза от удивления. Дом внутри кажется даже больше, чем снаружи. Холл, выложенный подлинной черно-белой плиткой, ведет вниз, в похожее на столовую помещение, за которым мельком видна кухня. Другие двери плотно закрыты. Они ведут в комнаты, которые Джек не хочет мне показывать. Вместо этого он направляется прямо к лестнице с богато украшенными деревянными перилами и ковровой дорожкой с аляповатым узором.
На полу в прихожей лежит большой ковер. Он потрясающий, черно-красный с цветами по краям и с чем-то похожим на арабскую вязь посередине. Он напоминает мне пыльные ковры на марокканском рынке, которые я видела, когда ездила с мамой и папой в отпуск лет в девятнадцать. Я заставляю себя встать на него. Вдыхаю воздух в сердце дома. Вот что такое прихожая – сердце дома. Не верьте современным риелторам, которые утверждают, что это кухня. Сердце бьется в пространстве между входной дверью и лестницей, где дом обычно неподвижен. Спокоен.
– Вы идете? – спрашивает Джек уже на полпути вверх по лестнице.
Я схожу с ковра и иду за ним. Как странно, что такой молодой парень стал владельцем этого великолепного дома. Должно быть, он стоит миллионы; тут я задаюсь вопросом, а ему ли он принадлежит? Агентство не указало, кто является арендодателем, предоставив только прямой почтовый адрес, чтобы найти удобное обеим сторонам время для осмотра.
– Так чем вы зарабатываете на жизнь, Лиза?
– Я работаю в банке в отделе программного обеспечения.
Джек, кажется, удивлен моим выбором профессии.
– Программное обеспечение? Странновато для девушки, нет?
Парни что, до сих пор так говорят? Интересно, слышал ли Джек о движении #MeToo. Я не удостаиваю его ответом. Алекс бы никогда не сказал подобной чуши.
Мне приходит в голову, что я подвергаю себя риску, находясь один на один в доме с этим мужчиной. С незнакомцем. Потом я задаюсь вопросом, а не сноб ли я? Частное образование сказывается. У меня нет причин думать, что он опасен. Он может быть «немиловидным, но безобидным», как сказала бы моя мама. Я пытаюсь успокоить себя мыслью о том, что город переполнен людьми, у которых нет иного выбора, кроме как найти жилье в чужих домах. Кроме того, агентство знает о моем визите.
Мы доходим до площадки второго этажа. Все двери, кроме одной, закрыты, и через нее я вижу что-то похожее на большую ванную. Меня ведут к другой лестнице, на этот раз более кривой и узкой, без какого-либо ковра или дорожки, которая поднимается на верхний этаж дома.
Лестница скрипит и стонет, пока мы поднимаемся.
– Вы смотрели еще комнаты? – спрашивает он.
Я качаю головой, хотя и знаю, что он не сможет этого увидеть.
– Нет. Эта первая, которая привлекла мое внимание. А ее смотрели другие люди?
– Несколько, – отвечает он. – Была актриса на прошлой неделе. Она была довольно милой, но давайте посмотрим правде в глаза, карьера актрисы звучит весело и гламурно, но это нестабильная работа. А отсутствие работы означает отсутствие арендной платы, – он оглядывается на меня. – У нас тут не благотворительный приют.
Я быстро успокоила его:
– У меня стабильная работа, вот уже четыре года. У меня есть рекомендации, и я прошла полицейскую проверку.
Он останавливается на верху лестницы и поворачивается ко мне. Похоже, он очень доволен:
– Полицейская проверка? А вы серьезно подошли к делу. Мне это нравится.
Я слегка задыхаюсь, когда дохожу до верхней площадки.
– А вот и она. – Джек указывает на дверь, обращенную к нам, в конце очень короткого коридора. Она окрашена стандартной матовой белой краской и смотрит прямо на меня, как будто молча ждала всю жизнь.
У меня спирает в горле, когда Джек поворачивает старомодную ручку. Он широко открывает дверь. Заходит.
Я не двигаюсь с места, как посторонний человек, только заглядывающий внутрь.
– Вы там в порядке? Выглядите так, будто вам холодно, – он указывает на большое мансардное окно в дальнем конце комнаты. – Хотите я закрою?
– Нет, я в порядке. Никак не могу долечить простуду, – я прохожу внутрь.
– Как раз собирался сказать, не то чтобы на вас было мало одежды, – он добродушно улыбается своему остроумному замечанию.
Я и так знаю, что выгляжу так, как будто последняя модная тенденция этого года – это натянуть на себя все что можно. На мне вязаное платье с длинными рукавами, которое закрывает тело от подбородка и до уровня чуть ниже колен, где из-под него виднеется пара плотных легинсов. Единственные незакрытые места на моем теле – это ложыжки, запястья и лицо. Я бы должна была вспотеть, но это не так. Я знаю, что еще он видит: женщину с короткой стрижкой перьями, длинным лицом и большими глазами. Ноль макияжа. Пятна румян на щеках и тени на веках – это не мое. Вот и все, на самом деле; больше смотреть не на что. Я считаю себя самой обычной девушкой. Мне это подходит.
– Итак, это может быть ваша новая скромная обитель. Мило, не правда ли?
Вообще-то он прав. Комната милая. Просторная и уютная, как было написано в объявлении. Она находится под свесом крыши, поэтому потолок скошен. Наполнена естественным светом; желтые лучи солнца бьют через световой люк и через мансардное окно с захватывающим видом на аллею и на пригороды Северного Лондона. Там есть маленький богато украшенный черный камин с металлической пластиной, чтобы щебень не падал в комнату из дымохода. У стены стоит овальное зеркало. Стены недавно оклеили белыми обоями, половые доски тоже покрасили в белый цвет. Мебели мало, и она практичная: двуспальная кровать с простым бельем, прикроватная тумбочка, встроенный шкаф, письменный стол и стул. Но мне это нравится. Мне многого и не надо.