Василий проверил свой бластер, вытащил у Пурдзана из-за пояса его оружие — бластер и кинжал, запихал себе в набедренный карман. А то очухается, буянить начнет… Моджахед вонючий.
Джип нельзя оставлять на дороге: гвардейцы сразу поймут. Пришлось столкнуть в яму. Поджигать джип Василий не стал, боялся, что деревья загорятся. Все равно было жалко: джип пошел вниз сперва медленно, потом быстрее, быстрее, запнулся о выступ скалы, кувыркнулся через борт пару раз, снова встал на колеса, снова кувыркнулся, опять на колеса… В самом низу он завалился на бок, сломав пару деревьев. Пулемет нелепо уперся длинным носом в землю, переднее колесо медленно вращалось в воздухе. Деревья были кривые, сухие, страшные — их не жалко, жалко джип. Василий чувствовал себя предателем.
Глава 3
Спускаться с Пурдзаном на плечах оказалось вовсе не так сложно — выбрать путь поровнее и съехать на заднице. Чем дальше в лес, тем прохдаднее воздух. Речка, наверное, холодит, да и тень здесь постоянная от гор. Деревья уже не казались страшными: они были гибкими и влажными. Под ногами пружинила спутанная трава. Речку Василий нашел не сразу — ориентировался на прохладу, но прохлада шла отовсюду. Сначала он увидел развалины храма, желто-серые камни, такие же, из каких был сложен монастырь, пошел к камням и уперся в речку. Небольшая речка и очень чистая, храм стоит на другом берегу, отражается в воде. Василий свалил Пурдзана в заросли высокого папоротника, сам лег на землю, опустил голову в воду. Напился, наполнил фляжку, побрызгал Пурдзану на лицо. Пурдзан зажевал губами, промямлил:
— Рай…
Потом вдруг резко вскочил, потянулся за кинжалом… А кинжала-то и нет. Это его добило. Он плюхнулся в папоротник, обхватил рогатую голову руками. Василий присел рядом на корточки, похлопал Пурдзана по спине:
— Хватит, Пур, еще успеешь в рай. Давай, попей вот… — и протянул ему фляжку.
Пурдзан сел, посмотрел спокойно прямо Василию в глаза:
— Всех перебили?
— Ты сам видел.
— Не буду тогда пить. Мы в лесу Карджала, курпан-баши?
Василий снял перчатку с правой руки, закинул ее подальше, в траву — а левая перчатка еще раньше где-то потерялась.
— Какой я теперь, свиные уши, курпан? Тобой, что ли, командовать? Ты местный, лучше знаешь теперь, куда бежать.
— Верно, Гирей-ага, отдай кинжал.
— На, — Василий протянул ему кинжал и бластер. Пурдзан пристроил свое оружие на прежнее место за поясом, огляделся.
— Так и есть, у самого храма. Не буду пить.
— Вода ядовитая?!
— Нет, наоборот. Карджал любовь дает, его воды попьешь — все девки твои. А я солдат потерял — какие, к шайтану, девки? И ты не пей.
— Я уже… — Василию стало стыдно, — но я не знал!
— Аллах акбар, — устало буркнул Пурдзан, — да и в храме давно уже не служат…
— А что за шум?
— Где?
Действительно, какой может быть шум в развалинах храма? Звери? Но шум не походил на звериный — ровное гудение, иногда прерываемое глухими ударами. Карджал сердится? Василий представил, как бог любви грозно ударяет в боевой барабан своим… Тьфу! Нет, шум вовсе не божественный, шум очень даже не божественный…
Пурдзан привстал, схватился за кинжал:
— Посмотрим?
— Ложись! — Василий опрокинул Пурдзана в заросли, сам упал рядом, — И тихо. Посмотрим, но отсюда.
Сквозь траву храм казался почему-то живым — злобным существом, не имеющим никакого отношения к любви. Белое мерцание, как от электрической сварки… В щербатых проемах арок задвигались какие-то фигуры. Пурдзан опять схватился за кинжал, но Василий навалился сверху, хрипло прошептал:
— Лежать! Разведка!
— Разведка, — так же шепотом согласился Пурдзан и успокоился.