– Ничего, мадам, – заверил он. Пока ничего, добавил он мысленно. – Я просто ищу капитана Стаббса, чтобы передать ему письмо.
– О! – Женщина (француженка, но явно мать или тетка молодой женщины) немного успокоилась и сменила свой тон на менее грозный. – Тогда ладно. D’un urgence,[6] это письмо? – Она разглядывала его; ясно, что другие английские офицеры не имели привычку навещать Стаббса в этом доме. Вероятнее всего, у Стаббса было официальное жилье где-то еще, где он исполнял свои служебные обязанности. Неудивительно, что женщины решили, будто Грей пришел сообщить о несчастье, случившемся со Стаббсом. Что он убит или ранен. Пока еще нет, мрачно подумал Грей.
– Нет, не срочное, – ответил он, чувствуя тяжесть миниатюры в своем кармане. – Важное, но не срочное. – После этого он ушел. Никто из детей уже не бежал за ним.
Узнать информацию о каком-то военнослужащем обычно было несложно, но Малкольм Стаббс, казалось, растворился в воздухе. Всю неделю Грей прочесывал штаб, военный лагерь и городок, но не мог найти следов своего бесчестного родственника. Что странно, никто, казалось, не беспокоился за капитана. Люди из роты Стаббса просто смущенно пожимали плечами, а его командир, очевидно, отправился вверх по реке инспектировать состояние разных подразделений. Разочарованный Грей вернулся на берег реки, чтобы обдумать ситуацию.
Ему представлялись две логические возможности – нет, три. Первая – Стаббс услыхал о приезде Грея, сообразил, что Грей обнаружит именно то, что обнаружил, запаниковал и сбежал. Вторая – он повздорил с кем-то в таверне или темном переулке, был убит и сейчас спокойно разлагается в лесу под ворохом листьев. Или третья – его направили куда-то с поручением.
В первой версии Грей сильно сомневался: Стаббс не был склонен к панике и если бы узнал о приезде Грея, то первым делом отыскал бы его сам, предотвратив таким образом вероятность того, что Грей станет разыскивать его в деревне и наткнется на ту женщину. Поэтому он отбросил такое предположение.
От второй версии он отказался еще быстрее. Если бы Стаббс был убит, случайно или нет, поднялась бы тревога. В армии обычно знают, где находятся солдаты, и принимают меры, если они оказываются не там, где должны быть. То же самое касается дезертиров.
Ладно. Если Стаббс исчез и его никто не ищет, из этого следует, что командование куда-то его направило. Поскольку никто вроде бы не знал, где он, его миссия, скорее всего, была секретной. А с учетом нынешней позиции Вулфа и его одержимого желания покорить цитадель Квебек это означало почти наверняка, что Малкольм Стаббс отправился вниз по реке на поиски возможности атаковать крепость. Грей вздохнул, удовлетворенный своими дедукциями. Что, в свою очередь, означало – если Стаббса не поймают французы, не скальпируют или не похитят враждебные племена индейцев, не задерет медведь, он рано или поздно вернется. И Грею ничего не оставалось, как ждать.
Он прислонился спиной к дереву и наблюдал, как пара рыбацких каноэ медленно плыла вниз по течению, держась возле берега. Небо было затянуто тучами, воздух слегка холодил кожу – приятная перемена после вчерашней жары. Пасмурное небо – хорошая рыбалка, так говорил ему отцовский егерь. Интересно, почему? Может, солнце слепит рыбу и она укрывается в темных местах на глубине, а при неярком свете дня поднимается к поверхности?
Тут он неожиданно вспомнил электрического угря; по словам Садфилда, такие угри живут в илистых водах Амазонки. У него поразительно крошечные глазки. Садфилд предположил, что угорь использует свое электричество, чтобы находить добычу и убивать ее сильным разрядом.
Грей не мог сказать, что заставило его в тот самый момент поднять голову, но он увидел, что одно из каноэ остановилось на мелководье в нескольких футах от него. Индеец, приплывший на нем, сверкнул ему белозубой улыбкой.
– Англичанин! – крикнул он. – Хочешь ловить со мной рыбу?
Разряд электричества пробежал по телу Грея, и он выпрямился. Глаза Маноке были устремлены на него; Грей вспомнил прикосновение его губ и языка, характерный запах. Его сердце учащенно забилось. Отправиться на рыбалку с индейцем, которого он едва знал? Это легко может стать ловушкой, и он окажется без скальпа или произойдет еще что-нибудь похуже. Впрочем, электрические угри не единственные существа, умеющие различать вещи с помощью шестого чувства, подумал он.
– Да! – крикнул он. – Встретимся возле пристани!
Через две недели он спрыгнул из каноэ Маноке на пристань, худой, загорелый и по-прежнему при своем скальпе. Том Берд наверняка страшно беспокоился, размышлял он. О своем отъезде он сообщил ему, но, естественно, не мог сказать, когда вернется. Наверняка бедняга Том уже решил, что его господина захватили и увели в рабство или сняли с него скальп, а волосы продали французам.
Все дни они медленно плыли вниз по реке и, когда хотели, останавливались, чтобы ловить рыбу. Ночевали на песчаных отмелях и островках, жарили свою добычу и ужинали в безмятежном покое под кронами дубов и ольхи. Иногда видели другие лодки и суда – не только каноэ, но и много французских пакетботов и бригов, а также два английских военных корабля, которые с полными парусами плыли вверх по реке. Отдаленные крики моряков казались ему такими же чужими, как язык ирокезов.
В летних сумерках первого дня, после еды, Маноке вытер пальцы, встал, небрежно развязал набедренную повязку, и она упала на траву. Грей тоже сбросил бриджи и рубашку.
Перед едой они плавали в реке; индеец был очень чистоплотным, его кожа больше не была покрыта жиром. И все-таки Грею казалось, что от него пахло дичью, олениной, и это был сложный, насыщенный запах. Грей даже гадал – то ли так пахнут все люди его расы, то ли один Маноке.
– Как я пахну? – спросил он из любопытства.
Маноке, поглощенный своим делом, буркнул что-то похожее на «хрен», что в равной степени могло служить проявлением легкого раздражения, и Грей решил воздержаться от дальнейших выяснений. К тому же, если бы от него действительно пахло ростбифом, бисквитом или йоркширским пудингом, разве понял бы это индеец? Да и вообще, нужно ли это ему? Не нужно, решил он, и они с удовольствием провели остаток вечера молча, без ненужных разговоров.
Он поскреб поясницу там, где ее натер ремень; его донимали москиты, а кожа облезала после загара. Он уже пытался носить набедренную повязку, увидев, как это удобно, но однажды лежал слишком долго на солнце, и у него обгорели ягодицы. После этого он снова вернулся к бриджам, чтобы больше не слушать шутливых замечаний по поводу его белого зада.
Погруженный в приятные, но бессвязные мысли, он прошел уже половину пути по городу и лишь тогда заметил, что на улицах стало заметно больше военных. Стучали барабаны, вызывая солдат и офицеров из их квартир, звучал ритм военного дня. Шаги Грея сами собой подстраивались под барабанный бой. Он выпрямился и почувствовал, что армия неожиданно схватила его и выдернула из недавнего блаженства.
Он невольно направил взгляд на холм и увидел, что над большой таверной, служившей штабом, трепещут флаги. Вулф вернулся.
Грей отыскал свою квартиру, заверил Тома в своем благополучии, покорился ему и терпеливо сидел, пока его волосы распутывались, расчесывались, сбрызгивались парфюмом, а после были крепко заплетены в формальную косичку. Потом в чистом мундире, натиравшем его загорелую кожу, он пошел представляться генералу, как того требовали приличия. Он видел Джеймса Вулфа и раньше, но не был знаком с ним лично. Впрочем, много о нем слышал. Генерал был почти его ровесником, сражался при Каллодене, был младшим офицером под началом герцога Камберлендского во время Шотландской кампании.
– Грей? Брат Пардлоу, не так ли? – Вулф направил свой длинный нос в сторону Грея, словно обнюхивал его, как один пес нюхает зад другого. Грей надеялся, что ему не придется вступать в долгую беседу, и вежливо поклонился.