Глэдис нахмурилась:
«Почему он? Я его недолюбливаю».
«Я не прошу тебя любить его. Я прошу тебя ВЕРИТЬ ему».
И он не захотел сказать, почему.
Глэдис старалась верить роботу Жискару, но была рада, что ей не нужно пытаться любить его. Что-то в нем заставляло ее вздрагивать.
Дэниел и Жискар были эффективными частями ее дома много десятилетий, в течение которых официальным хозяином их считался доктор Фастальф.
И только на смертном одре Хэн Фастальф по-настоящему передал Дэниела и Жискара во владение Глэдис.
Она сказала тогда старику:
– Хватит и одного Дэниела, Хэн. Ваша дочь Василия, наверное, хотела бы иметь Жискара. Я уверена в этом.
Фастальф тихо лежал в постели, закрыв глаза, и выглядел таким умиротворенным, каким Глэдис никогда его не видела. Он не сразу ответил, и она испугалась, что он незаметно для нее ушел из жизни. Она конвульсивно сжала его руку. Он открыл глаза и прошептал:
– Я ничуть не забочусь о биологических дочерях, Глэдис. За два столетия у меня была только одна настоящая дочь – это ты. Я хочу, чтобы Жискар был у ТЕБЯ. Он ценный.
– Чем он ценный?
– Не могу сказать. Но его присутствие всегда утешает меня. Храни его всегда, Глэдис. Обещай мне.
– Обещаю, – сказала она.
Затем его глаза открылись в последний раз, голос вдруг обрел силу, и он сказал почти нормально:
– Я люблю тебя, Глэдис, как дочь.
– И я люблю тебя, Хэн, как отца.
Это были последние слова, которые он сказал и услышал. Глэдис обнаружила, что держит руку мертвого, и некоторое время не могла заставить себя выпустить ее.
Так Жискар стал ее собственностью. Однако, он причинял ей какое-то неудобство, и она не понимала, почему.
– Знаешь, Жискар, – сказала она, – я пыталась найти среди звезд солнце Солярии, но Дэниел сказал, что его можно увидеть только в 03:20, да и то в подзорную трубу. Ты знаешь об этом?
– Нет, мадам.
– Как по-твоему, стоит мне ждать столько времени?
– Я советовал бы вам, мадам Глэдис, лучше лечь спать.
Глэдис была недовольна этим советом.
– Да? А если я предпочту ждать?
– Я только посоветовал, мадам, потому что у вас завтра будет трудный день, и вы, без сомнения, пожалеете, что не выспались.
– А почему у меня будет трудный день, Жискар? Я не знаю ни о каких грядущих трудностях.
– У вас назначена встреча, мадам, с неким Ленуаром Мандамусом.
– Назначена? Когда это случилось?
– Час назад. Он звонил, и я взял на себя смелость…
– ТЫ? Кто он такой?
– Он член Института Роботехники, мадам.
– Значит, подчиненный Келдина Амадейро?
– Да, мадам.
– Пойми, Жискар, что я ни в коей мере не интересуюсь видеть этого Мандамуса или любого, кто связан с этой ядовитой жабой Амадейро. Если ты взял на себя смелость договориться об этой встрече от моего имени, то будь любезен позвонить ему и отменить ее.
– Если вы приказываете, мадам, и приказываете строго, я попытаюсь повиноваться, но, может быть, не смогу. Видите ли, по-моему суждению, вы нанесете себе вред, если откажетесь от этого свидания, а я не должен делать ничего такого, что может повредить вам.
– Твои суждения могут быть ошибочными, Жискар. Кто он такой, что отказ от встречи с ним повредит мне? Может, он и член Института, но для меня он ничего не значит.
Глэдис прекрасно сознавала, что зря изливает на Жискара свое дурное настроение. Ее расстроили известия о том, что Солярия покинута, и ей было досадно, что она искала в небе солнце Солярии, которого там не было. Правда, указал ей на недостаток ее знаний робот Дэниел, но на НЕГО она не сердилась – Дэниел так походил на человека, что она автоматически относилась к нему, как к человеку. Внешность – это все. Жискар ВЫГЛЯДЕЛ роботом и, значит, вроде бы не мог чувствовать обиды.