Может быть, ты посвятишь меня?
– Пожалуй, вам действительно будет полезно иметь некоторое представление о наших делах, – согласился Мигель. – А Ян и Кейси доскажут остальное. Но в любом случае... Конде лишь «лицо» страны. Отцу его пожаловали титул первые переселенцы, ставшие все без исключения богатыми землевладельцами – ранчерами. Они мечтали установить здесь институт наследственной аристократии, но сделать этого не удалось, хотя по местным законам Конде – наследственный суверен Нахара, и армия должна подчиняться ему как главнокомандующему. Нахарские солдаты – всегда самая бедная часть населения; они ненавидят ранчеров. Нахар стоит на пороге революции, а армия так и не решила, чью сторону она примет.
– Понятно, – вставил я, когда Мигель замолчал. – Грядет насильственная смена власти, а мы заключили контракты с правительством, которое уже завтра могут свергнуть. Аманде есть о чем подумать.
– Нам всем есть о чем подумать, – поправил Мигель. – В армии нет согласия, и это единственная причина, по которой она еще не встала на сторону революции. Ты человек здесь новый и первое, что бросится тебе в глаза, – это нелепость здешних армейских традиций. Но что самое необъяснимое: традиции эти процветают в среде людей вовсе не богатых. Культ знамен, формы... музыка, дуэли за один только косо брошенный взгляд, болезненное чувство превосходства именно твоего полка и готовность по бездумному сигналу вцепиться в горло «чужакам» из другого...
– Постой, – удивленно произнес я. – Армия, о которой ты говоришь, просто не может называться армией.
– Правильно. Вот почему с Кейси и Яном заключен контракт для превращения всего этого разномастного сброда под громким названием «нахарская армия» в некое подобие реальной оборонительной силы. Государства, окружающие Нахар, изнемогают от нетерпения поскорее прибрать к своим рукам эти земли. Будь ситуация нормальной, Гримы уже давно добились бы успеха. Но все осложняется тем, что простые солдаты видят в братьях не что иное, как «инструмент» упрочения власти ранчеров; революционеры на всех углах призывают немедленно вышвырнуть дорсайцев из страны, а полковые командиры не могут или не хотят найти с Гримами общий язык. Сомневаюсь, что в подобной ситуации можно сделать для армии что‑нибудь полезное. Напротив, с каждым днем положение братьев, а теперь и ваше с Амандой, будет становиться все более непредсказуемым и угрожающим. Реальный выход, по моему убеждению, один: Кейси и Ян поступят мудро, если разорвут контракт, оплатят издержки и покинут страну и планету.
– Если бы все ограничивалось возмещением убытков по расторгнутому контракту, то здесь бы никогда не оказался профессионал, подобный Аманде, – заметил я. – Тут, возможно, все запутаннее и сложнее, чем может показаться на первый взгляд, а прежде всего потому, что конфликт может затронуть честь Дорсая.
Мигель промолчал.
– А как ты? Каково твое положение здесь? Ты ведь тоже дорсаец?
– Я?.. – прошептал он, не отрывая взгляда от ветрового стекла. И, глядя на его потемневшее лицо, я отчетливо понял, что осталось недосказанным между нами. Для таких людей, как Мигель, на родной планете существует меткое определение: их называют «потерянными». К ним не относятся те, кто не стал профессиональным военным. Так называют тех, кто, выбрав для себя жизненный путь, вдруг бросал все – неожиданно и без объяснений. Насколько я знаю, Мигель, с отличием закончивший Академию, после выпуска неожиданно для всех вычеркнул свою фамилию из списка назначений и, ничего не объяснив даже своим родным, оставил планету.
– Я капельмейстер Третьего нахарского полка, – сказал он. – Однополчане меня любят.