Они развелись полгода назад, и об этом Нина родителям не говорила. Никак не могла подобрать правильных слов, не хотелось разрушать миролюбивую атмосферу, когда все друг другом довольны. А тут она, со своими проблемами. И, в отличие от некоторых, у неё хорошие новости случались крайне редко. По крайней мере, так родители считали. Поэтому легче было отмолчаться, продолжать улыбаться и заверять, что у неё всё в порядке. Вот как у Вовки. Семья, дом, работа. И неважно, что семья с некоторых пор – это она и дочка, дом – чужой, маленькая съёмная квартира, а работа – детская танцевальная группа в частной школе. Мама считала, что раз школа частная, то это солидно и платят прилично, но на самом деле это было не так, и, оставшись с ребенком одна, Нина почувствовала, насколько маленькая у неё зарплата, едва хватало на оплату жилья. Пашка, конечно, появлялся и денег давал, но было это не часто и сам он жил не шикарно, московская тусовка требовала своё, нужно было соответствовать, а для бывшего мужа соответствовать – одно из главнейших требований в жизни. Оторвать от себя лишнюю копейку ему и в голову не придёт, а Нина и не требовала. Ей самым страшным казалось расстроить дочь, напугать её скандалом, и без того пришлось объяснять, почему папа в один прекрасный день собрал вещи и ушёл, хлопнув дверью и ничего не сказав. Пашка в тот день был зол, они поссорились всё из-за того же переезда в Москву, Нина не видела в нём острой необходимости, Пашка разозлился и заявил, что она гробит его жизнь и карьеру с тем же успехом, что и свою угробила. А ведь он ей в своё время говорил, какую глупость она делает!.. Нина поняла так, что под глупостью он подразумевает рождение ребёнка, а говорить это в присутствии Ариши ей показалось особенной гнусностью, о чём она Пашке и сообщила. Тот рассвирепел, схватил чемодан, покидал в него вещи и был таков. Дверью хлопнул, громко, Нина видела, как Ариша в ужасе зажмурилась, отвлекшись от своего любимого рисования. В пылу скандала Нина не заметила, что дочка водит карандашом по бумаге просто для вида, а на самом деле сидит, сжавшись от страха. Но когда отец ушёл, она не заплакала, хотя в тот момент Нина от неё этого ожидала. Но Арина не заплакала, она никогда не плакала. Может, если бы заплакала, как нормальный ребёнок, ей стало бы легче.
Совсем Пашка из их жизни не исчез, позвонил через неделю, достаточно поостыв и обдумав всё, и после недолгого хождения вокруг да около, предложил развестись. Ведь он вряд ли вернётся, теперь он работает и живёт в Москве, и его это более чем устраивает. А тянуть за собой нежелающих, уговаривать, тратить на это силы, он не будет.
– Я буду присылать деньги, – заверил он, и Нине послышалось в его голосе огромное облегчение. Он был рад, что она просто согласилась на развод, не стала просить, умолять, а уж тем более угрожать. Поторопился трубку повесить, успокоив свою совесть обещаниями помогать и не забывать, что он всё-таки отец, а Нина замерла в тишине и долго смотрела в окно, пытаясь принять случившееся. Раскисать было нельзя, думать о том, что потеряла и как ей теперь с этим жить, тоже нельзя. Нужно как-то выстраивать жизнь без мужа. Надо сказать, что после расставания с Пашкой прошло восемь месяцев, а она так и не придумала как. По-прежнему жила в съёмной квартире, каждый месяц по крохам собирая деньги на оплату аренды, нашла вторую работу, но легче не становилось. Почему-то. И сегодня, находясь в кругу родных, вместо того, чтобы расслабиться и получить удовольствие от общения с ними, думает о том, что будет делать через неделю, когда хозяйка придёт за квартплатой. В кошельке пятьсот рублей, дома, между страниц книжки, ещё пять тысяч, а где брать остальное – не понятно. До зарплаты ещё две недели.
Данила пробежал мимо крыльца, в руках водяной пистолет, увидел деда и, от переизбытка эмоций, прокричал громче, чем следовало бы:
– Я спрячусь за сараем, только вы им не говорите! – Он припустил по дорожке в огород, а Нина на отца посмотрела, когда тот довольно хохотнул.
– А то они так не слышали.
В подтверждение его слов мимо пробежали Ира с Димой, за домом послышались весёлые возгласы, возня и смех, а Нина мысленно сказала себе, что она не права, испытывая раздражение из-за детского смеха. Всё из-за настроения и не отпускающей тревоги. Но всё как-нибудь устроится, она что-нибудь придумает, обязательно. Или Пашка объявится. Пока шла через сад, к старой беседке, думала о том, куда же бывший муж пропал. Уже два месяца от него ни слуху, ни духу, даже телефон не отвечает. Номер, что ли сменил? Что ж, Пашка вполне мог. Но просто пропасть, зная, что им нужна его помощь, хотя бы разовая, это свинство. Начала мысленно прикидывать, кто из их общих знакомых может знать, где искать его в Москве. С кем он сохранил отношения? Ей на ум даже пары человек не приходило, если честно.
Дочка сидела за облезлым дощатым столом, в тени декоративного винограда, щедро увивавшего беседку, и с увлечением рисовала. Кажется, за последний час, как Нина её здесь оставила, она даже головы не подняла. Не слышала весёлых криков двоюродных братьев и сестры, носившихся мимо, не обращала внимания на взрослые разговоры неподалёку, её ничего не интересовало, кроме своего занятия. Даже когда Нина присела рядом, не посмотрела на мать. Нина заглянула в альбом, улыбнулась краешком губ, разглядывая нарисованного соседского котёнка, потом взгляд остановился на лице дочери, она подняла руку и осторожно отвела от её щеки прядь волос. Ариша потёрла ладошкой кончик носа, затем неуютно повела плечом, отгораживаясь от материнского прикосновения. Нина тут же руку опустила. Похвалила:
– Хорошо получилось.
Ариша не ответила, словно и не слышала, а карандаш продолжал скользить по бумаге, оставляя чёткие линии в нужных местах. Котёнок на рисунке на самом деле был очень похож, даже взгляд, как у живого, настороженный, но в то же время любопытный. Котёнка они увидели сегодня утром, он выскочил на дорогу, когда Нина с Ариной подходили к дому родителей. Увидел их, важно выгнул тощую спинку и даже пошипел, а потом уставился на них огромными глазами. Арина несколько минут его разглядывала, отказываясь уходить, даже бабушка с дедушкой, которые вышли ей навстречу, и которых она не видела больше трёх месяцев, её не заинтересовали. Она стояла и смотрела на котёнка. А Нина, видя в глазах родителей непонимание на такое поведение внучки, снова почувствовала неловкость. Она всё никак не могла им объяснить, что такое поведение не от плохого характера и избалованности, просто… у неё такой ребёнок. Да, Арина вся в себе, она замкнута, не разговорчива, сосредоточена на своём внутреннем мире, она даже разговаривает очень редко. И это не болезнь, врачи говорят, что не болезнь. Называют девиантным поведением, поведением, не укладывающимся в общепринятые нормы. Но Нина предпочитала считать, что её дочка особенная. У неё талант, она великолепно рисует, как научилась карандаш в руке держать, так и не выпускает его, рисует везде и всегда. Остальной мир её не интересует, она не сосредоточена на происходящем вокруг, ей необходимо постоянство, как фон, из-за этого любое изменение в привычном укладе жизни выбивает ее из колеи. С такими детьми трудно, родители не мечтают иметь ребёнка с такими проблемами, этого не выбираешь, но станешь ли любить своего ребенка меньше, понимая, что он другой, что он отличается? Нина любила больше. Заботилась больше, оберегала, и не верила, когда говорили, что Ариша не замечает ее стараний. Конечно же она все замечает! И с ней она общается, пусть не часто и через силу, но говорит, и за руку берет, но чаще всего приходит к ней под утро в постель, и это, зачастую, самые приятные минуты дня.
Но все-таки это причуда судьбы. Ариша внешне очень похожа на нее в детстве, но от живости Нины, от ее непоседливости, любви к музыке и танцам, и следа нет. Родители удивлялись тому, насколько тиха их внучка, заметили это, еще когда Арина была совсем маленькой. Папа даже как-то сказал, что в их семье он такого не припомнит, наверняка это Пашкины гены. Сказал, и не понял, как сильно этими словами Нину обидел. Ее задевало, что родители относятся к ее ребенку с настороженностью. Всегда сравнивали ее с остальными внуками, пытались заманить Арину в общую шумную игру, и снова непонимающе хмурились, когда она молча отворачивалась и вновь тянулась за альбомом и карандашами.