И тут командующему Забайкальским фронтом просто неслыханно повезло! 11 мая в Харбин из Америки прибыл знаменитый киногерой и любовник последних лет вице-адмирал Колчак! Правда, с Семеновым ему договориться не удалось, и тот будущего «Верховного правителя России» через Маньчжурию не пропустил. Тому пришлось ехать на поклон к японцам, затем, как «частному лицу», проехаться по Амурской железной дороге, где он убедился в том, что японцы держат все города по дороге. К тому времени в Уфе возникла Директория, под управлением Н. Д. Авксентьева, В. А. Виноградова, В. Г. Болдырева, П. В. Вологодского и В. М. Зензинова. Правда, наступающая Красная Армия уже через две недели вынудила «правителей» и «министров» быстренько паковать чемоданы, а по дороге у них лежал Омск, к которому неторопливо подъезжало «гражданское лицо». В это время отряды Лазо активно противостояли вылазкам атамана Семенова в южной Даурии. 4 октября 1918 года Директория резко поменяла свой состав, и новый Верховный правитель России уже полный адмирал Колчак принял решение идти на Архангельск за оружием. Роль тарана досталась, само собой разумеется, чехословацкому добровольческому корпусу. Главная ударная сила контрреволюции сама поехала на запад, навстречу своему счастью!
Понеся в боях довольно значительные потери, корпус был отведен с фронта и занял линию железной дороги между Новосибирском (Ново-Николаевском) и Иркутском, предоставив возможность красным партизанам успешно формировать и готовить свои отряды. Сергей Лазо, выполняя решение СибРевКома о переходе на нелегальное положение, ушел в тайгу в районе станции Зилово, и его отряды росли как на дрожжах.
Илья и Иван были откомандированы им в район Благовещенска, так как японцы там нанесли сильный удар, в результате которого погибло более трехсот человек из Ивановского партизанского отряда. Требовалось вновь настроить людей на борьбу, и активнее противостоять вылазкам Гамова и его карателей.
В «отряде» было всего двадцать человек, двенадцать конных, шесть саней, двое из которых были вооружены станковыми пулеметами. Одни сани использовались только для перевозки продовольствия и боеприпасов. Так как «нелегально» пройти марш в тысячу с лишним километров невозможно, то для участия в нем отобрали только казаков-амурцев и снабдили их документами, «заверенными» на станции КВЖД Борзя. Была в августе такая возможность, когда сама станция находилась в руках Красной Армии. Несколько сложнее было доставить боеприпасы, в основном потому, что везде ощущался дефицит патронов, а особенно гранат и тола. Переход на партизанские действия требовал активизировать нападения на поезда. Экипированы все были достаточно хорошо. Семеновцы «предоставили» и знаки различия, и свои бланки документов. Требовалось «отойти» от тех мест, где базировались партизаны, и где-то в районе Таптугоры погрузиться на поезд до Благовещенска. Через Зилово поезда ходили, но если сесть там, то уже в Кислом Ключе можно ожидать высадки и расстрела. Никакие бумажки не помогут. В Кислом Ключе стоял японский гарнизон и действовала контрразведка Колчака. Дабы не плутать, двинулись к истоку реки Кара, с целью выйти к поселку Солдатка, где можно успешно обменять ртуть и муку на золото. Рудник заброшен, весь инженерный состав выехал в Харбин, но рабочие остались и есть «наводка» на человека, который продолжает «стараться» и в беде не оставит.
Морозы и ветра сделали путешествие просто невыносимым. Лишь когда миновали второй перевал и вышли к Пильной, удалось немного отогреться на бывшей лесопилке. Вечером, правда, чуть до стрельбы не дошло: дымом заинтересовались «жильцы» Верхней Кары и решили малость поушкуйничать. Места здесь глухие! Закон-тайга, медведь-хозяин. Но молодцы поняли, что имеют дело с отрядом казаков, неплохо вооруженным, поэтому вовремя остановились.
– Пошто сюда-то потащились?
– Сказывают – красные на дороге. В Поповке добры люди казали, шо бес портков останемся али загребут себе. Не любят оне тех, кто с Семеновым якшался. А мы – народ служивый, нам казали, мы – пошли, но идти зимовать в улус – не пойдем. Домой пойдем, навоевались.
– И куда?
– Амурские мы, круг решил распустить войско. Как круг решил – тому и быть.
– Мука есть?
– Алтын бар?
– Ну, нема, так, мелочь. Песком возьмешь?
В общем, слово за слово, обменяли мелочишку, без хлеба на зимовке туго, Кара – она золото только зимой отдает. Летом приходится плотины делать, и мыть, мыть и мыть. А хлеб только в 150 километрах отсюда, не наездишься.
Дальше отряд свернул в сторону и вышел на лед Шилки гораздо ниже по течению от места, где стоял бывший рудник. Береженого бог бережет, решил Илья, хотя не он договаривался с ушкуйниками и старателями. Он того, что командир здесь, виду не показал. Он, хоть и казак, да гимназист бывший. Отец и сам офицером был, и сыновей для службы в офицерском составе учил. Говорил Ерофей, самый пожилой из состава команды. Лучший пулеметчик отряда. Вот и сейчас он развалился на крайних санях, держит под тулупчиком две фляжки от мороза. Всем хорош «максим», да вот зимой вода в кожухе замерзает. Само путешествие по замерзшей реке – занятие не самое безопасное: на льду ты как на ладони, да деваться некуда! Предстояло пройти 140 километров, чтобы обойти заставы белых. Да еще у Кудечи, слева, большой рудник, тоже золотоносный. Он законсервирован, но там могут квартировать войска. Так что обходить его придется по старому руслу Шилки. А это крюк, километров двадцать.
На обходе обнаружили заслон. Холодно! Вот они костерком и воспользовались. Шестеро пошли обходить его и взяли в ножи юнкеров, которых Колчак загнал партизан сторожить. Дальше – проще, на железке творилось черте что, кассы принимают только «сибирки», но пара «катенек» решили все проблемы с погрузкой и теплушкой для личного состава. Ну, горло сорвать пришлось, да пальнуть в небо из старого «кольта», чтобы гражданские сообразили, что платформу, два вагона для лошадей и вагон для личного состава подают не для них. Мешочники! Что с них возьмешь! Поселились на крышах всех вагонов, а конские пришлось проволокой заматывать и на каждой станции охранять. Вымотались – просто слов нет! Раз шесть пришлось снимать и нацеплять погоны, на всех больших перегонах разные «государства». Одни за «Учредительное собрание», другие – за правых эсеров, третьи за кадетов, а сложнее всего с «монархистами»-семеновцами. По документам – ехали от них, то есть – дезертировали. Путем долгих переговоров, ссылаясь на то, что жить в монгольских ярангах для казака гибельно, и весной вернёмся, удалось без стрельбы уговорить пропустить команду. Поймали человек пятнадцать конокрадов, одного пришлось расстрелять: ранил часового ножом. Самыми опасными бандами на дороге оказались беспризорники. У этих голова начисто отсутствовала, чувствовалось по всему, что их ничто остановить не может, так как жрать хочется, а мозгов совсем нет: «Я – маленький, по мне промахнутся». Злющие, голодные, вшивые и жутко грязные. Больше всего Илья беспокоился за Орлика, жеребца, которым снабдил его отец. Росточком Илью бог не обидел, за сто восемьдесят пять и продолжал расти, но уже медленно, поэтому местные «монголы» и чуть более крупные «дауры» ему не подходили по росту. Орлик был крупным высоким ахалтекинцем, с очень длинным крупом, но с короткой прилегающей шерстью. В морозы его приходилось накрывать длинной теплой попоной, застегивающейся на животе и имеющей башлык, чтобы не простудился. А зимой отапливать вагон, в котором он ехал. Добыть уголь и дрова удавалось только под угрозой «Льюиса», американского пулемета, коих сумели взять на железке целых два вагона, еще в июле. Американцы тоже высадились в Приморье и действовали заодно с японцами. По имеющимся договоренностям и те, и другие пользовались экстерриториальностью, вступать с ними в бои запрещалось, как со стороны Колчака и Со, так и со стороны РВС. Но их поезда регулярно пускались под откос, а затем разграблялись. Там было продовольствие и боеприпасы.