– Мурзоев остался прикрывать, товарищ капитан. Его зацепило осколком.
– Вперед! Догоняем роту!
Догнали роту, я дал команду остановиться.
– Командиры взводов ко мне!
Подъехали все.
– На север нам нельзя, на шоссе нас ждут, туда ушли наши девушки. Двигаемся вдоль Черехи. Двигаться с максимальной скоростью. Старшина Дементьев! Вы – замыкающий, возьмите себе пулеметчика из 3-го взвода. Все, вперед, привал через два часа!
За два часа прошли двадцать восемь километров. Ребята вырезали два полицейских пункта. Здесь уже не до сантиментов. Дорогу форсировали без осложнений. Отошли от нее еще восемь километров, легли на привал и дневку, так как начали летать «шторьхи». Оторвались от берега Черехи, залегли вдоль шоссе в трех километрах. Шесть человек послали замести лыжню. В восьми километрах от нас хороший густой лес, но туда днем не дойти. Потом шоссе Остров – Порхов. Зарылись в снег, мерзнем, но лежим. Через пять часов выдвинул разведку к бору. Там немцы. Много. Пошли назад на юго-запад. Западнее Островки удалось форсировать шоссе. Лесами вошли в Партизанский край. Еще сорок километров, и мы у Германа! Но утром нас обнаруживает «шторьх». Мы его сбиваем, но поздно. Связались с Евстигнеевым, а он со штабом партизанского движения. Дали волну Германа. Его отряд в тридцать пяти километрах, а наш арьегард уже сдерживает эсэсовцев. Двадцать добровольцев остаются на заслоне, а мы рванули к озерам полным ходом. Сзади наших штурмуют «мессеры» и «лапотники». Два часа слышались звуки выстрелов. Потом все стихло. Вроде оторвались, дал людям возможность поесть. Много обмороженных. Скорость движения упала до восьми километров в час. Наконец ночью раздается:
– Стой, кто идет! Пароль!
Вышли!
– Максим! Здравствуй! Потери большие?
– Привет, Саша! Огромные! Тридцать один человек.
– Двадцать три, Максим. Пятеро в первой бригаде у Литвинова, девчонки во второй. Возможности отдохнуть нет. У меня обоз уходит на ту сторону. Уходите вместе с ним. Командование передало благодарность: двадцать две тысячи тонн бензина, шестьдесят шесть «юнкерсов» сожжено на аэродроме. Будешь в наших краях, заглядывай, Максим! Всегда будем рады!
Про себя подумал: «Будете у нас на Колыме…»
– В общем, так, капитан! Приказано оставить четырех радисток и четыре станции у меня, остальным выходить вместе с обозом. Заодно избавишь меня от его охраны. Начальник обоза Игнатьев, он постоянно ходит туда-сюда. Слушай его. У него десять ходок. Давай, успехов! И на посошок и легкий ход ноги. Вздрогнули, разведка!
Как единственная девушка в роте все восемь суток Женечка Артемьева ехала в розвальнях вместе со мной и Игнатьевым. Спала со мной под одним полушубком. Смешно морщила носик, когда ее будили. Разговаривала со мной во сне. Самое смешное случилось после выхода. Уже в Родочах она пришла доложить об обмороженных. Я принял доклад, а потом приобнял ее, спросив, почему она такая серьезная. Она скинула мою руку и совершенно серьезным голосом заявила:
– Товарищ капитан! Так себя ведут с совершенно близким человеком. Я повода для такой фамильярности не давала! Хотите, чтобы я стала вашей женой? Я – согласна. А в ППЖ я не гожусь! Этого не будет! – и подобрала нижнюю губу.
Я смотрел на нее и понимал, что от моего ответа сейчас зависит все.
– А сельсовет открыт?
Женя покраснела до ушей. Ответа у нее не было.
– Вы – согласны?
– Ищи председателя.
– Хорошо, сейчас найду. – Она повернулась к выходу.
– Постой, Женя, мне помнится, что ты говорила что-то о каком-то любимом тобой человеке, из-за которого ты отказала Косте.
– Говорила! – ответила она, повернув голову. – Есть такой! И он только что согласился стать моим мужем. Пошла искать председателя, а то вдруг передумает! Ищите свидетелей, товарищ капитан! – улыбнулась она.
Сельсовет был открыт, но председателя не было, его жена через полчаса задала мне сакраментальный вопрос: хочу ли я взять в жены гражданку Артемьеву, Евгению Николаевну. Объяснять что-то пожилой женщине, только что заметившей, что последнее время она регистрирует только смерти, поэтому долго искавшей бланк свидетельства о браке, было довольно глупо. Я посмотрел на Женечку и увидел, как она напряглась. Мой личный опыт в браке был довольно неудачным: мы развелись с бывшей спустя три года. Больше на эти эксперименты я не шел. Но это было в другом мире, где совместить службу в ГРУ с нормальными условиями жизни жены было невозможно. В конце концов она уехала домой, в Питер, а я уехал «за речку». В этой жизни человек не согласился оставаться в относительной безопасности и уюте, предпочел пойти вместе до конца. И я ответил: «Да!» Вместо того чтобы поцеловаться, Женечка уткнулась мне в плечо и заплакала.
– Женечка, ты что?
– Я до последнего момента была уверена, что что-нибудь произойдет, и это останется только в моих мечтах. Ты же никогда не обращал на меня внимания.
– Я не мог злоупотреблять своим служебным положением.
– Дурачок! Всю меня измучил!
На свадьбе, которую замутили наши и сельские, занимался самым глупым для жениха делом: рассматривал невесту. Она права, я – невнимательный. Рослая, где-то 176–178 – это очень высокая по местным меркам. Несмотря на то что у нее на ногах обычные офицерские хромовые сапоги, почти без каблуков, она на голову или больше выше всех женщин в Родочах. Для меня это нормально, я из другого времени, у нас женщины выше. Здесь средний рост чуть больше 155. Мужиков таких тоже не много: средний рост где-то 168–170. У нас в роте довольно много высоких и крупных парней, но сюда их отбирают. Волосы русые, прямые. Лицо крупное, характерное для жительниц Псковской и Новгородской областей. Пробор посередине превращает лицо в правильный овал. Правильный ровный и красивый нос, и довольно крупные, чуть припухшие губы. Крупные голубые глаза с длинными ресницами. Очень длинные ноги и длинные тонкие пальцы на руках. Они запомнились еще тогда, когда она делала перевязки. Прикосновения были мягкими и осторожными. Боль старалась не причинять. Отмачивала присохшие повязки перекисью. Слегка округлый подбородок. Остальное скрыто х/б, и мало чего можно разглядеть. Только, что бюст довольно большой. Взгляд слегка влажный, теплый, выражение глаз доброе. Наметилась и первая проблема: жить нам негде. Рота живет в церкви. Для «девочек» занавесили несколько коек с правой стороны. Радисты заняли единственную келью. «Начальство», семь человек, живет за занавесками слева. Остальные спят на двухъярусных койках, стоящих в четыре ряда, повзводно. На входе – тумбочка дневального и несколько тумбочек для сапожных щеток и ваксы. Запах стоит соответствующий. Свадьбу мы справляли в «клубе», бывшем коровнике, куда из церкви перетащили кинопроектор. Там жена Ивана «Стакановича», вечно пьяного председателя колхоза, обратила его внимание на то обстоятельство, что спать молодым негде. Он промычал что-то несуразное, что его жена перевела на русский язык:
– Я сейчас пришлю сани, пусть ваши люди выгрузят из дома за церковью весь архив и помогут разгрузить его в кладовую клуба. Дом маленький, там наш поп жил, пока в Эстонию не сбежал. Он холостой был, поэтому не строился. Дом много лет не отапливался, придется несколько дней его протапливать, потом можно будет жить.
Я взглянул на Евгению и получил утверждающий кивок, после этого сказал, что все сделают. Старшина, который сидел недалеко и прислушивался к разговору, тут же взял Настасью Андреевну в оборот, и через некоторое время мы услышали шум разгрузки на входе в клуб. Когда еда и питье кончились, гости начали расползаться по домам, мы вышли из «клуба» и двинулись в сторону центра села. Зашли в поповский домик. Там было дымно, сильно пахло плесенью и бумажками. Внутри сидел Павлик Андреев и шурудил кочергой в печке.
– Дымит пока, товарищ капитан. Плохо разгорается, хотя трубу я дважды чистил. Так что сегодня никак!
Чуть привстав на цыпочки, к моему уху потянулась Женя:
– Максимушка, а нас могут отпустить в Ленинград сегодня? «Кукушки» бегают каждый час из Вишеры.
К сожалению!!! По просьбе правообладателя доступна только ознакомительная версия...