В темноте вспыхнули тусклые, старомодных очертаний фары, забормотал движок, и немолодая иномарка, шурша покрышками по сухому асфальту и роняя с капота и крыши нападавшие за день сухие листья, покатилась к выезду из двора.
Марат до упора завернул оба крана, заставив смолкнуть ровный шум бьющих из никелированной воронки душа тугих горячих струй, и прислушался. Со стороны раздевалки послышался характерный металлический лязг закрывшейся дверцы жестяного шкафчика, удаляющиеся шаги, и наступила тишина, нарушаемая только звонкими шлепками падающих на кафельный пол тяжелых капель конденсата. Под потолком душевой, медленно тая, клубился сырой горячий пар, забранные водонепроницаемыми стеклянными колпаками лампы были окружены лениво шевелящимся туманным ореолом. Марат с сомнением ощупал кончиками пальцев колючий подбородок, но решил, что побреется утром: никаких светских мероприятий на сегодняшний вечер он не планировал, а щетина у него, как у всякого нормального кавказца, росла с такой скоростью, что впору было бриться хоть по четыре раза на дню.
Похлопав ладонями по заросшей густым черным волосом, выпуклой, как наковальня, груди и твердому мускулистому животу, Марат Дугоев снял с крючка махровое полотенце, обернул его вокруг бедер и вышел из душевой. Правой рукой он придерживал полотенце, а левая продолжала рассеянно поглаживать нижнюю челюсть в том месте, где под пальцами ощущалась болезненная припухлость. Этим вечером спарринг-партнер как-то ухитрился пробиться сквозь непроницаемую защиту признанной звезды ринга, и Марату только чудом удалось удержаться на ногах, не лечь носом в пол к ногам зеленого новичка, которого даже после этого удара он воспринимал всего лишь как спортивный снаряд, этакую одушевленную боксерскую грушу.
В раздевалке, превращенной в сумрачный лабиринт параллельными рядами жестяных шкафчиков, было пусто. Электрические часы над входом показывали без четверти десять, последняя тренировка окончилась, и все уже разошлись, только со стороны прохода, ведущего в зал, доносилось размеренное мокрое шарканье швабры в руках уборщика. Где-то в углу гудела и неровно, словно передавая кому-то зашифрованное азбукой Морзе послание, моргала, готовясь перегореть, люминесцентная лампа. Шлепая задниками резиновых сланцев, Дугоев свернул в проход, где располагался его шкафчик, и замедлил шаг, увидев сидящего на гимнастической скамейке невысокого, щупловатого человека в мешковатых синтетических джинсах и светлой матерчатой курточке спортивного покроя. Коротко, по-спортивному остриженные волосы поблескивали в свете лампы, как потускневшее серебро; человек курил, и волнами расходившийся от него горький запах табачного дыма казался особенно резким и неуместным здесь, в святая святых кузницы чемпионов.
Марат подавил вздох. Он надеялся, что хотя бы на этот раз ему удастся избежать взбучки, но не тут-то было: тренер поджидал его тут, в раздевалке, явно не затем, чтобы сообщить прогноз погоды на завтра или рассказать свежий анекдот.
– А я думал, что ты нынче решил спать под душем, – ворчливо объявил тренер, дав своему питомцу подойти поближе.
– Не начинай, Ник-Ник, – открывая дверцу шкафчика, попросил Марат. – Я сегодня здорово устал.
– С чего бы вдруг? – преувеличенно изумился тренер и, глубоко затянувшись сигаретой, с силой выдул дым в сторону лампы. – Вот не знал, что спать с открытыми глазами – такое утомительное занятие!
Уходя от неприятного разговора, Марат набросил на голову полотенце и так ожесточенно заработал обеими руками, словно хотел не высушить волосы, а удалить их все до единого вместе с луковицами. Под лоснящейся мокрой кожей перекатывались могучие узлы тренированной мускулатуры, с левого плеча грозно скалил зубы черный барс – зверь, имя которого уже третий год служило Марату Дугоеву прозвищем. «В красном углу ринга Черный Барс Марат Дугоев, Россия!» – нараспев объявлял рефери, и зал взрывался приветственным ревом…
– …Баба, – вместо рева трибун услышал он, выставив из-под полотенца правое ухо. – Если будешь так же драться с техасцем, о чемпионском поясе лучше сразу забыть – тебе больше пойдет передник.
– Ты мне еще чадру предложи примерить, – буркнул из-под полотенца Марат.
– Заметь, это не я, это ты сам сказал, – фыркнул тренер. – И нечего на меня зыркать! Зыркать надо было на ринге, и не на меня, а на партнера… Ну что с тобой? Ты же был в отличной форме! Еще неделю назад тебя можно было выпускать против кого угодно, а сегодня… тьфу!
Дугоев повесил на дверцу влажное полотенце и принялся одеваться. На заросших густой колючей щетиной скулах под смуглой кожей играли желваки: Ник-Ник говорил чистую правду, но звучала она обидно, и сдерживаться, не реагировать на больно царапающие самолюбие слова было трудно.
– У меня семья, – продолжал тренер, – внук только-только ходить начал, самое время его к спорту приобщать… да и вообще мировой парень, как увижу его – душа радуется. Но еще одна такая тренировка, и мне придется переехать к тебе. Есть у меня подозрение, что ты больше думаешь о коньяке и бабах, чем о том, как побить техасца. Совсем ты, милок, зазнался, спортивный режим уже не для тебя. В результате имеем то, что имеем: мальчишка, сопляк, без году неделя на ринге, подошел и навесил тебе по сопатке, да так, что ты едва ногами не накрылся. Признавайся, опять до утра в клубе зависал? Может, ты и кокаином баловаться начал?
– Хватит, – сквозь зубы попросил Марат, резким рывком затягивая «молнию» на джинсах. – Я просто устал, при чем тут кокаин и бабы?
– Это меняет дело, – неожиданно спокойным, умиротворенным тоном произнес Ник-Ник. – Тогда я звоню в Штаты и говорю им, что мы отказываемся от участия в бое… скажем так, по состоянию здоровья. Поражение нам гарантировано так и так, зато хоть кости будут целы, да и позориться не придется.
Дугоев застыл в странной позе, с головой, просунутой в ворот майки, и одной рукой в рукаве.
– Не говори так, – медленно произнес он, – не надо.
– А то что? – пренебрежительно поинтересовался тренер. – Ударишь? Попробуй! Я старый больной человек, но ты сейчас в такой форме, что даже я могу вздуть тебя, как мальчишку. Тоже мне, чемпион! На старика в раздевалке с кулаками лезть любой дурак может. Ты на ринге себя покажи!
– Покажу, – одернув майку, пообещал Марат. – Не беспокойся, Ник-Ник, завтра я буду в норме.
Он как попало затолкал в спортивную сумку влажное от пота трико и перчатки. Наблюдая за его излишне резкими, порывистыми движениями, пожилой тренер озабоченно хмурился. Потом его вдруг осенило.
– Постой, – сказал он. – Тебе что, опять звонили?
– Не хотел тебе говорить, – застегивая сумку и глядя в сторону, проворчал Марат. – Клянусь, найду – убью, как шелудивого пса!
– А что сказали?
– Э, что сказали! Много чего сказали, не хочу повторять. В лицо такое не сказали бы, побоялись, а по телефону не страшно… Слушай, кто эту дрянь придумал, кто изобрел?
– Какую дрянь?
– Телефон, слушай, какую же еще?!
Ник-Ник вздохнул.
– Белл, – сказал он. – Был в Америке такой инженер.
– Конечно, – с горечью кивнул головой Дугоев, – конечно, в Америке, где же еще! Все зло в мире оттуда. Телефон, Интернет, атомная бомба…
– В Интернете тоже? – мигом вычленил главное бывалый и неглупый Ник-Ник.
– Конечно, а ты как думал? Ненавижу эту информационную помойку! Раньше гадости писали на заборе, теперь в Сети… Это даже удобнее: можно не бояться, что поймает случайный прохожий или милиционер.
Ник-Ник рассеянно растер окурок по полу подошвой и сейчас же закурил снова, вряд ли осознавая, что делает и какой пример подает своему воспитаннику. Впрочем, думать о дурных или, напротив, благих примерах в данном случае было, пожалуй, поздновато: претенденту на звание чемпиона мира по боям без правил Марату Дугоеву по кличке Черный Барс шел уже тридцатый год, и он не хуже своего наставника знал, откуда берутся дети.
– Опять угрожали? – спросил тренер.