Михалыч, выпроводив озабоченных советским хоккеем десятиклассников, уставился на меня, вопросительно задрав бровь. «Вот мимика, мне бы так научиться!» – позавидовал.
– Михалыч, ребята спрашивают про боксерский инвентарь. Сам бы хотел поставить некоторые удары, а отрабатывать не на чем. В школе нет спортивной груши? Если нет, то нельзя ли достать? Заодно и перчатки боксерские? – пояснил свое появление.
– Ага, вы наотрабатываете, а потом челюсти крушить начнете налево, направо, – недовольно отозвался он.
– Как можно так плохо думать о нас? Это же только для общефизического и разностороннего развития советского школьника, – постарался улыбнуться, как можно дружелюбнее.
– Вам для развития, а мне для головной боли и бессонных ночей, – не поддался на мою улыбку.
– Михалыч, беспристрастная советская статистика утверждает, что занятия боксом отвлекают неустойчивого подростка от тлетворного влияния улицы, дисциплинируют, прививают уверенность в себе и развивают всестороннюю личность для советского общества, а преступников среди боксеров не больше, чем среди шахматистов. Может даже меньше.
– Слова-то ты говоришь правильные, да…, – Михалыч задумчиво почесал подбородок, – ладно, поговорю кое с кем, может достанем, – пообещал, чтобы я отстал и не грузил его не нужными проблемами.
– Когда? – проявил я настойчивость.
Но физкультурник, наверное, сам был не уверен в обещанном, и я его понимал. Все-таки бокса в городе не было, ни секций, ни тренеров. К тому же в школьной программе и близко не было бокса.
– Ты попробуй поговорить с Горбатовым. У них больше возможностей, – предложил, пытаясь отвести от себя лишние заботы.
Я знал, что Горбатов заведует Заводским спортзалом.
– Попробую…, – вздохнул.
Похоже мимо. Наверное, придется самому грушу мастерить. Горбатова заинтересовать мне нечем. Не деньгами же, которых, кстати, тоже нет. Секции бокса на заводе нет и не предвидится, а спортинвентарь для несуществующего бокса заводу покупать нет необходимости. Не обосновать. У отца с матерью не тот вес на заводе, чтобы протолкнуть неоправданную покупку в Завкоме или где там выделяют деньги на спорт. Конечно, если проявить настойчивость, лица, заинтересованные в боксе, явно найдутся среди молодежи города, на заводе, в райкомах, исполкоме и в спорторганизациях. Предложение есть, так как культ силы и единоборства популярны в городе. Тогда и тренер появится, и секции, и спортинвентарь, только я буду уже в это время далеко от моего города в Москве или в Питере… тьфу, в Ленинграде учиться, а по выбитой у бюрократов боксерской груше будут стучать другие. Мне ведь сейчас надо себя проверить и будущие полезные навыки восстановить, иначе – только в драках.
«Все-таки есть у меня изменения в интересах, психике …. А еще в чем?» – отметил и задумался.
Только сейчас обратил внимание – Михалыча я вроде удивил, не своей просьбой, а разговором на равных. Вероятно, школьник шестнадцати лет не должен так разговаривать со старшим, тем более с учителем.
«А! Ладно, пусть привыкают!» – мысленно махнул рукой. Через месяц большинство будет воспринимать мое поведение, как должное, хотя форсировать не следует.
Для создания боксерской груши надо начинать подбирать комплектующие: мешки, песок, опилки, веревки. Хорошо бы еще найти среди знакомых ребят энтузиастов бокса и часть обязанностей в создании инвентаря скинуть на них. Были бы деньги, то можно грушу и перчатки купить в спортивном магазине, если не у нас, то в областном центре.
Пора на последний урок, а то опять опоздал. Биология – не страшно. Биологичка молодая, некрасивая, стеснительная, даже о причине опоздания не спросит, хотя в этом случае мне скрывать нечего – разговаривал с учителем. Все равно не скажу, иначе пацаны вопросами замучают. Лучше приватно с некоторыми поговорить, может отыщутся энтузиасты бокса.
Если сейчас нашу секцию посещают регулярно до пятнадцати человек, то, прослышав про бокс, число явно увеличится поначалу, ведь все хотят научиться умело драться, а то, что умение достигается долгими постоянными тренировками, не думают. По себе знаю – зачастую надо переступать через себя, свою лень и боль. Лучше всего, когда дело, которое делаешь тебе нравится, какое бы нудное или тяжелое оно не было или есть цель.
«Черт! Что-то я опять улетел мысленно», – заметил, что «биологичка» недовольно посматривает на меня, а сделать замечание за отсутствующий взгляд стесняется. Зачем пошла в школу преподавателем, если избегает неприятных нюансов в работе с детьми? В любом сообществе существует подчиненность, и начальник должен так поставить себя, чтобы подчиненные решали, стоящие перед коллективом задачи, не сели на шею руководителю, а балласт, имеющийся в каждом коллективе, хотя бы не мешал и не разлагал остальных. В школе есть учителя, которые только отбывают свою повинность – бубнят учебный материал, а все в классе занимаются своими делами. Только, когда шум становился нестерпимым и превышает допустимые нормы, заставляет учителя отвлечься от «урока» и призвать всех или выделившихся к порядку.
«Извини девушка, но твой предмет не является для меня приоритетным, даже в перечень госэкзаменов не входит», – мысленно обратился к «биологичке».
Друг Юрка, почему-то молчит и только посматривает на меня. Все-таки за девять лет в одном классе мы изучили друг друга и знаем, что от кого можно ожидать. Что-то чувствует, но пока не подозревает. Надо ему какую-либо правдоподобную идею задвинуть и, наверное, стоит постепенно удаляться от него, а то у Фила мозги не туда, куда надо повернуты.
Никогда не подозревал, что лучший школьный друг способен так плохо обо мне думать. Как я в нем ошибался! В один из приступов шизофрении, он в присутствии посторонних людей (а дело было в Приемном отделении больницы, полном посетителей), внезапно начал обвинять меня во всех грехах реальных и мнимых. Я был в милицейской форме, так как дежурил в этот вечер в группе немедленного реагирования и мне «повезло» вместе с врачами «Скорой помощи» доставлять психа. Этим психом оказался Фил, мой лучший школьный друг.
Сколько он тогда про меня наговорил! Тут были и развод с женой, представленный так, как будто я специально выгнал несчастную женщину с детьми на улицу без помощи и поддержки, без денег и куска хлеба, не пожалев маленьких детей и все ради того, чтобы остаться в квартире одному и беспрепятственно ежедневно водить к себе бля…ей толпами, совращать невинных девушек, спаивать их и безнаказанно пользовать их, прикрываясь своей должностью в милиции…. Вспомнил даже про школу, что когда-то я у него списывал и он меня тянул в учебе…! Сейчас я выбился в большие милицейские начальники, в рабочее время сижу в отдельном кабинете и только приказы отдаю по телефону…. Денег не считаю, но старушке-матери не помогаю…. Ни с кем не считаюсь и живу в свое удовольствие…. И еще много всякого дерьма….
Я сначала опешил, так как не ожидал услышать подобного от него, потом словами попытался образумить и остановить словесный поток от больного сознания, но Фил не унимался, только еще больше распалился. Хитрец считал, что я при исполнении и ничего не смогу сделать, ведь кругом толпился народ. Персонал Приемного отделения тоже пытался его успокоить и остановить, но только моя оплеуха от души заткнула его «фонтан», но он тут же принялся окружающих призывать в свидетели моих неправомерных действий. Конечно, желающих не нашлось. Уже в машине, по пути в «психушку» я оторвался на нем за всю ту грязь, в которой он меня попытался вывалять, без следов, но болезненно.
Через несколько месяцев, в один из периодов просветления, Фил приходил ко мне с бутылкой и просил прощения. Мы с ним долго сидели, но полностью простить его я уже не смог. Я ведь не причинял ему зла и не создавал причин, заставивших думать плохо обо мне. Возможно, его всегда грызла какая-то зависть ко мне, хотя так и не понял – чему можно завидовать? Тех же денег в период спекуляции водкой в восьмидесятые и девяностые годы у него было больше. Тем более я не виноват в его болезни и сложившейся судьбе. Может эту зависть или ненависть он всегда еще со школы носил в себе, а когда приступ сорвал у него тормоза, он и выплеснул все в гипертрофированном виде, желая меня больнее уязвить и обидеть в присутствии посторонних людей?