– Вы, сударь, не очень любезны, – опередив Игоря, сообщила девушка.
– Я, как акын, что вижу, то и пою. Ладно, хватит болтовни, давай выпьем, – предложил Григорьев, воспользовавшись тем, что празднество подошло к хорошо всем известной точке, когда люди под влиянием спиртного забывают, для чего они собрались, сбиваются в кучки по интересам и выпивают уже сами по себе, без общих тостов.
Это похоже на роту солдат, которая дружно шагает в ногу, а затем на привале теряет стройность, единство движения, из единого организма превращаясь в обычную толпу людей.
Девушка согласилась и под бдительным взглядом Игоря осушила бокал до половины. Григорьев опрокинул в рот рюмку коньяка, окинул стриптизершу оценивающим взглядом и сообщил:
– Все же ты красивая.
– Хочешь, я станцую для тебя еще один танец? – спросила та.
– Почему один? У нас с тобой будет время для целой кучи танцев!
– Это потом. А сейчас?
– Давай, мне очень понравилось, как ты порхала на шесте.
Девушка встала, вновь изящным прыжком взлетела на сцену и подошла к шесту. Заиграла музыка. Игорь нервно вздрогнул. Это была одна из любимейших мелодий его молодости. И он, глядя на новые трюки стриптизерши, вдруг погрузился в воспоминания.
Глава 2
Когда Игорю исполнилось шесть лет, Григорьевы переехали в новую квартиру. До того они ютились в общежитии, и теперь получили двухкомнатные хоромы. Так тогда казалось всему семейству. Им повезло: пройдет еще несколько лет, и бесплатное жилье из социального завоевания превратится в навсегда утраченную возможность. При этом государство, стремясь ублажить зарождающихся олигархов и прочую нечисть, с бесстыдством многоопытной проститутки забудет, что на самом деле деньги на так называемое бесплатное жилье брались из карманов обычных тружеников, и даже не подумает компенсировать потерю. Впрочем, когда вопрос касается интересов рядовых граждан, государство превращается в абсолютного склеротика, и состояние это проходит, лишь когда назревают очередные выборы.
Для перевозки всего нажитого имущества хватило небольшого крытого грузовика. Машина остановилась у подъезда рядом с другим автомобилем, побольше. Из того уже вынесли все добро, и грузчики таскали мебель к лифту. Григорьевы решились обойтись без грузчиков. Из принципа, когда глава семейства узнал, что за подъем на каждый этаж берутся деньги.
– Какой подъем, если у нас лифт! – возмутился он.
– Гражданин, так положено, – ответили ему.
А кем положено, зачем положено и, в конце концов, на кого – ответа не было.
Отец с тремя родственниками начал таскать мебель. Игорь тоже решил внести посильный вклад в работу и взял аккуратно перевязанную стопку книг. Она оказалась тяжеловатой для шестилетнего мальчика, но Игорь мужественно поволок ее на третий этаж. В квартире напротив была распахнута дверь, оттуда выглянул мальчуган, выглядевший ровесником Григорьева, и дружелюбно сказал:
– Привет, ты тоже будешь здесь жить?
– Ага, в двухкомнатной квартире, – ответил Игорь, чрезвычайно гордившийся собственным жильем.
– А у нас трехкомнатная, – сообщил мальчик, несколько поумерив восторг Григорьева. – Как тебя зовут?
– Игорь. А тебя?
– Витя.
– Ты родителям помогаешь?
– Нет, они сейчас мебель таскают. Вот когда поставят ее, я буду разбирать свои вещи.
– Тогда идем во двор, посмотрим, кто тут еще есть.
– Идем, только я скажу, что ухожу.
Так Игорь подружился с Витей, Виктором Ефимовым. Ребята оказались одногодками. Больше того, в их подъезд заселились еще две семьи, в которых были шестилетние мальчики, Олег Сквозняков и Алексей Звонцов. Причем в остальных подъездах дома их погодков больше не было, а во всем дворе оказалось еще три человека. Но с теми тремя отношения сложились, как с обычными знакомыми по двору, а вот между собой мальчики крепко сдружились. Лидером с большой натяжкой можно было назвать Ефимова, поскольку частенько в различных забавах Григорьев брал на себя роль организатора и вожака. А вот Звонцов был явным аутсайдером, поскольку был трусоват по натуре и физически слабее приятелей. Отец Алексея любил выпить и спьяну частенько лупцевал сына за реальные и выдуманные провинности. Одной из таких расправ невольно поспособствовал Григорьев.
Однажды случилось почти невероятное событие. Папаша Звонцова вдруг расщедрился и вместо бутылки купил сыну мяч. Резиновый, но довольно приличного вида, стоивший аж три рубля. Вскоре мальчики затеяли игру в футбол. Резвились на небольшой площадке, с одной стороны которой росли большие деревья. Двое из них исполняли роль штанг ворот. Третьему, росшему чуть позади, выпала другая, печальная роль.
В какой-то момент мяч попал к Игорю, находившемуся в нескольких метрах от ворот. Григорьев ударил изо всех сил. Мяч пролетел над головой вратаря, ударился в то, росшее позади дерево и застыл, словно угодил в горячую смолу или был притянут магнитом, способным удерживать резиновые изделия. Оказалось, что кто-то обломал ветку, да так неудачно, что ее конец походил на острие какой-то допотопной остроги. Алексею крепко досталось за испорченную вещь, но, протрезвев, папаша – надо отдать ему должное – сумел качественно заклеить мяч, и пацаны еще долго гоняли его на своей площадке.
Через год им настало время идти в школу. А поскольку микрорайон был новый, только начинал застраиваться, школа находилась через дорогу, в старом районе. И тут ребятам повезло. Старый район и люди заселяли далеко не молодые, у большинства дети уже выросли, поэтому в школе, несмотря на приток переселенцев, избытка учащихся не наблюдалось, и всех четверых определили в один класс.
Первый же день проверил их дружбу на прочность. В классе оказался акселерат-переросток, почти на голову возвышавшийся над остальными ребятами. Он тут же принялся устанавливать свою неформальную власть, приструнил нескольких мальчишек и взялся за Сквознякова, придравшись к какой-то мелочи. Олег было струхнул, но тут же рядом с приятелем оказался Григорьев:
– Ты чего к нему лезешь? Делать нечего?
Акселерат заколебался. Пусть противники и более мелкие, но их же двое! Хватит ли сил поколотить обоих? А тут рядом стали Ефимов со Звонцовым. Переросток мигом утратил свой боевой пыл, лишь пообещал, сохраняя хорошую мину при плохой игре:
– Ладно, я еще с вами встречусь.
По большому счету обещание свое он выполнил, так как встречался с друзьями почти каждый день, но обидеть любого из них, даже слабого Звонцова, побаивался. Друзья тоже не трогали акселерата, и между ними на долгое время сохранялся нейтралитет.
Хотя вскоре четверка оказалась на грани распада. Виной тому явился Сквозняков, точнее – его паршивый характер. Олег был пацаненком себе на уме, жлобоватым и лживым, даже в дружбе искавшим прежде всего личную выгоду. Сначала остальные трое не обращали внимания на недостатки приятеля, так как они проявлялись в мелочах, но, повторяясь слишком часто, мелочи накапливались, становясь причиной большого недовольства. Первым возмутился Звонцов, которого Олег, как самого слабого, несколько раз подставил, даже, можно сказать, подвел под ремень родителя. Затем настала очередь Игоря, который не стал тратить время на бесполезные слова, а отвесил Сквознякову увесистую оплеуху, пригрозив:
– Еще раз так сделаешь – и можешь ко мне больше не подходить.
Роль миротворца взял на себя Ефимов, к которому Олег относился с уважением и даже некоторым подобострастием, никогда не принося его в жертву собственным интересам. С удивительным для своего возраста здравомыслием Виктор сказал:
– Четверо сильнее, чем трое. Если Олег отколется, мы будем ходить голодными.
Надо сказать, что в их школе процветал мелкий рэкет. Старшие ребята конфисковывали у младших карманные деньги. Причем десятиклассники трясли девяти- и восьмиклассников, те – семи- и шестиклассников, и так далее до самого низа. Крайне редко, почти никогда, мальчики старших классов покушались на деньги «мальков», считали это ниже своего достоинства. А ребята одним или двумя годами старше предпочитали обходить стороной дружную четверку, ища добычу полегче. Поэтому в словах Ефимова имелся резон, хотя он затронул лишь частность. Если брать шире, то единство помогало друзьям избежать множества крупных неприятностей, которые приходились на долю одиночек.