Ночные бдения над журналом происходили довольно часто, что, признаюсь честно, не могло меня не радовать. Ведь именно в тёмное время можно было услышать дыхание Дома и его тихое бормотание в ответ на наши осторожные шаги. Впрочем, когда я сказала Ксеньке о том, что Дом следит за нами, она только покрутила пальцем у виска, назвав меня романтичной бурёнкой, и я больше ни с кем не делилась своими мыслями. Права была бабуля, я всё-таки невозможная фантазёрка!
– Ты бы, Санюшка, лучше о будущем подумала, чем предаваться каким-то глупым фантазиям, – сказала бы мне моя практичная бабуля, будь она сейчас рядом, и была бы права.
Наверное, в моём солидном возрасте уже смешно выдумывать небылицы, даже если это чудесные и завораживающие истории про таинственный старый дом! Пора становиться взрослой.
После отрезвляющего разговора с Ксенькой я дала себе слово, что буду браться за ум и больше никогда не позволю себе окунаться с головой в мечты, какими бы красивыми они ни были. Я даже произнесла клятву, стоя перед большим зеркалом в своей спальне, одновременно являющейся столовой и гостиной, и решительно рассматривая пышные формы и глаза блёклого серого цвета за стёклами очков.
– Клянусь, что отныне эту шикарную женщину никто никогда не назовёт глупой коровой! Клянусь, что с этого момента я забуду все свои романтичные бредни, возьмусь за ум и стану самой хладнокровной и расчётливой дамой в нашем издательстве!
Глава 3
Именно с таким настроем я и осталась в очередное «ночное», не обращая внимания на зазывное поскрипывание ступенек лестницы и отмахиваясь от таинственных шорохов за дверью нашей комнаты. Я деловая собранная леди, от которой зависит своевременная сдача номера в тираж, ни больше ни меньше! И пусть хоть тысячами голосов дом протрубит прямо мне в уши, моё спокойствие останется таким же незыблемым и нерушимым!
– Саша! Ты слышишь меня?!
– А? – очнулась я.
Только сейчас до меня дошло, что уже какое-то время меня нещадно трясёт за руку Зинаида, наша верстальщица, пока я, стиснув зубы, вела внутренний монолог.
– Прости, Зинуль, задумалась, – я посмотрела на девушку. – Что случилось? Текст не влезает?
– С текстом все в порядке, Саш, но мне срочно нужно домой.
– Как – домой? – удивилась я. – Мы же только начали! Мне ещё вон, – я кивнула на распечатки, – тридцать полос вычитывать! А ты говоришь – домой.
– Говорю! Мамка звонила – у нас трубу прорвало в детской, вода хлещет, как из ведра. Надо срочно аварийку вызывать, а она мальчишек успокоить не может!
У нашей Зинули год назад родились братишки-близнецы, а спустя полгода умер отец от какой-то сложной болезни, оставив троих детей и жену в полнейшей растерянности и тоске. Зина на тот момент училась в одиннадцатом классе. Кое-как окончив школу, она устроилась в наше издательство, поднаторела в вёрстке и теперь была единственной кормилицей своего семейства.
– Ах, трубу! Что ж ты сразу не сказала, конечно, беги! – забеспокоилась я. – Работа работой, но семья важнее! А я пока с корректурой закончу. Слушай, может быть, Тамарку вызвать, раз такое дело?
– Ты что, забыла её ревнивца? Да он же потом всю нашу редакцию с потрохами сожрёт, не подавится. Я думаю, даже перед шефом не остановится…
– Это да, это я не подумав сказала, – согласилась я. – Ладно, сами справимся.
– Конечно, справимся! Я быстро – одна нога там, другая тут.
– Беги, Зинка. И зонт не забудь – слышишь, как разошлось?
– Не забуду, Саш! Спасибо!
– Только входную дверь сама закрой, ага? Лень вставать…
– Ладно.
Зина сгребла с моего стола ключи от офиса, подхватила свой старенький клетчатый зонтик и хлопнула дверью. Я осталась одна во всем доме.
– И прошу меня не отвлекать! – громко произнесла я в пустоту, придвинула к себе чашку с остывшим кофе, взяла в руки карандаш, поправила очки на переносице, поёрзала попой и углубилась в текст.
Люблю я работать под шум дождя!
Спустя какое-то время мои уставшие глаза объявили бойкот. Я взглянула на циферблат настенных часов – конечно, уже полпервого ночи! – вылезла из кресла, сделала несколько прыжков на затёкших ногах, сгребла пустую кружку и поплелась на кухню за свежей порцией бодрящего напитка.
Чтобы дойти до вожделенного чайника, нужно пройти через длинную тёмную галерею, прозванную Марией Семёновной «выходом в свет». Чудной господин Лебедев, проектировавший свой дом, почему-то задумал этот узкий коридор совершенно глухим, без единого просвета в виде двери или окна. Я не знаю, дружили ли раньше стены этого помещения с канделябрами, освещавшими своими парафиновыми палочками дорогу хозяевам, но сейчас здесь не было ни одного светильника, ни даже завалящей одинокой лампочки, свисающей на тонком проводке – ни-че-го! Сколько раз мы пытались провести сюда освещение силами вызванных мастеров – всё без толку! Просто мистика какая-то. Лампочки Ильича выдерживали ровно минуту, а затем начинали шипеть, скворчать, как сало на сковородке, и перегорали. Дольше всех продержалась только японская энергосберегающая лампа, купленная в самом дорогом супермаркете по сумасшедшей цене. Её презрительной усмешки хватило минуты на три, за которые мы, кстати, смогли рассмотреть тонкую лепнину вдоль потолка – и зачем, спрашивается, она в таком месте, если всё равно никто её не видит? – и потрясающе красивые обои, которые вспыхнули золотом и погасли вместе с перегоревшей восточной штучкой.
– Мда, – крякнул Пётр Петрович, стоявший в тот момент рядом со мной, и невольно уцепился за моё плечо.
Я усмехнулась, благо ничего уже видно не было. Наш шеф панически боится темноты, усердно скрывает это от всех своих сотрудников, но все, как водится, об этом прекрасно знают.
– Не судьба! – философски произнесла Мария Семёновна и, подхватив Зимина под руку, вывела его на свет.
И вот через эту галерею мне и предстояло сейчас пройти. Я внутренне напряглась. Одно дело ходить здесь, когда дом кишит людьми, и совсем другое – совершать это в час ночи, будучи одной во всём пространстве.
– Я ни капельки не боюсь! – громко сказала я и решительно распахнула дверь. Темнота, стоящая с той стороны двери, с любопытством посмотрела на меня. Я прямо кожей ощутила это любопытство, по которой тут же забегали холодные мураши. Поправив очки, сползшие на кончик носа, я глубоко вздохнула и шагнула вперёд.
– Раз, два, три, четыре, пять, вышел зайчик погулять! – вдохновенно и очень громко начала декламировать я, пока продвигалась, с силой сжав в руке свою чашку, по длинному раструбу. – Вдруг охотник выбегает, прямо в зайчика стреляет…
Я дошла уже до середины галереи. Очень хотелось побежать, но я сдерживала себя изо всех сил.
– Пиф-паф, ой-ой-ой… – продолжала я, как вдруг почувствовала на своей шее стылое дуновение ветерка.
Я непроизвольно дёрнулась в сторону, воткнулась во что-то плечом, потом головой, завалилась на бок, ощутив жгучее прикосновение чего-то холодного и острого на щеке, и, уже падая, закончила:
– Умирает зайчик мой…
Очнулась я, видимо, не сразу. Сначала я почувствовала ноющую боль в ладони.
«Чашку разбила», – услужливо подсказала мне моя память.
Я открыла глаза и обалдела. Совершенно невероятным образом я оказалась сидящей на кухонном стуле с целёхонькой чашкой в одной руке и с какой-то блестящей штучкой в другой, живая и невредимая. Мои очки валялись на столе со сломанной дужкой. Я поморгала, надеясь избавиться от наваждения. Наваждение такой попытки мне не предоставило.
– Ёксель моксель! – хрипло вырвалось у меня, и я поднесла неизвестный мне предмет к глазам. Это оказалась тонкая ажурная цепочка с маленьким кулоном в виде спящего льва. – Где я это взяла?!
Снизу неожиданно раздался звук хлопающей входной двери – Зинка пришла.
Я вздрогнула и поспешно затолкала непонятную вещицу в карман юбки. Автоматически отмечая, как верстальщица бойко топает по лестнице, я прислушивалась к своим внутренним ощущениям. Вроде бы ничего не болит. Провела рукой по щеке – чистая кожа без единой ссадины. Странно.