Корабль, протяжно вздохнув, накренился. Он ещё цеплялся за жизнь, как и горстка людей, бившихся со стихией там, на палубе: ладьяр слышал их крики и зов о помощи, но уже знал, что участь всех предрешена.
Ледяные копья живыми змеями врывались в корабельное нутро, вышибали металлические заклёпки, разламывали и с хрустом дробили перекрытия. А в центре этого неистового клубка неподвижно властвовала белоснежная дева, словно начало и конец всего сущего. Синие глаза смотрели в темноту, ослеплённые местью.
– Проклятье шлю на твоё племя, – исступлённо шептали губы.
Проваливаясь в чернильную мглу, ладьяр успел заметить, как разорвалась вокруг пленницы прозрачная ледяная слюда, тонкая и податливая, будто живая. Как тянулись к нему белоснежные руки той, кого он принял по наивности за простую пленницу-рабыню. Видел её спокойное лицо, внимательные синие глаза, полные сожаления, нежности и… тоски.
Её лёгкое прикосновение освободило от боли и принесло юноше удивление, что жизнь оборвалась так скоро и так нелепо.
Наши дни, конец мая,
Черноморское побережье, район Анапы
Ветер гнал за горизонт редкие облака. Рваные, будто неумело скрученные нити альпаки, они тянулись бесконечно, от края до края. Солнце ещё не успело опалить степь, и та лениво нежилась, прикрываясь от побережья тёмными горами.
Гравийка вела в сторону от Анапы, к побережью Керченского пролива. Девушка, придерживая старомодную шляпу с широкими полями, вытянула шею и какое-то время смотрела на зеленоватую полоску воды, то и дело выскакивающую из-за камней. Наполненный криками чаек воздух был пропитан степным ветром, солью и морем. Здесь особенно хотелось дышать полной грудью и подставлять бледное лицо солнечным лучам.
Вместо этого Анна, притулившись в открытом кузове грузовика между инвентарём, рюкзаками и вязанками с сеном, угрюмо перелистывала треки и в очередной раз ставила на повтор композицию, выбранную другом Скатом для телевизионного шоу «Активация». Ребята остались там, в Москве, готовились к выступлению. «Обкатывали» нового гитариста. А она тряслась в этой идиотской машине, которая тащила ее в идиотскую, богом забытую глухомань по идиотской договоренности, которую родители, будто сговорившись, заставили исполнять.
День «икс» настал для нее сразу после майских праздников, когда отец позвонил по сотовому и потребовал приехать к нему в университет. Анна полтора часа тряслась в метро, выбираясь из Южного Бутово, где они со Слайдером сводили новый трек для «Активации». Прочесав под мелко накрапывающим дождем до величественного здания МГУ, она вбежала внутрь ровно за пятнадцать минут до назначенного отцом часа. Главный вестибюль университета никогда не спал, не знал тишины, искрился смехом и гомоном, как вечно бурлящий ведьмовской котёл.
Если есть студенческая вольница, то она тут, в этих просторных залах и коридорах.
Девушка побежала по лестнице, направо в закуток, словно из прошлого в настоящее: серый кафель и невзрачные двери лифтов. Конечно, можно и пешком. Но шагать по запылённым ступеням прокуренной лестницы – верный способ получить обострение аллергии и посадить связки. Анна приподняла край тонкого баффа (бонданы-трансформера), натянула на переносицу, прикрыв нижнюю часть лица, скользнула через распахнувшиеся двери внутрь лифта.
Шестой этаж.
Девушка выскочила, торопливо прошла до углового кабинета с табличкой «Заведующий кафедрой археологии», дёрнула ручку, чтобы убедиться, что заперто.
Успела.
Она выдохнула с облегчением. Вынула из рюкзака бутылочку с водой, сделала несколько жадных глотков и один медленный. Бросила рюкзак на пол, села на него, поджала ноги к подбородку и прикрыла глаза. Бутылка с водой выскользнула из рук, гулко ухнулась об пол.
В коридоре у лифтов послышалось движение: в холле показался Олег Иванович Скворцов. Он несколько постарел с их последней встречи, стал ещё суше и прямее. За ним, словно королевская свита, семенила стайка студентов.
– Олег Иванович, а как же работа Доброгова? – пищала молоденькая короткостриженная брюнетка, забегая перед отцом, заглядывая в лицо. – Он же пишет о противоположном. Он…
– Он дурак, – отрезал отец. – Если вы в своей научной работе намерены опираться на мнение некромантов и прочих шаромыжников, то работа Доброгова вам очень пригодится. Но я бы вам советовал обращать внимание в первую очередь на академические труды и проверенные исторические источники.
Студентка приотстала, будто переваривая услышанное. На её место заступила другая – крашеная блондинка, крохотная и кривоногая, как австралийский пигмей.
– Олег Иванович, а мы вас хотели пригласить в двести шестую группу на коллоквиум послезавтра, мы будем моделировать раскопки Помпеи.
Отец остановился, посмотрел на девушку озадаченно:
– А почему именно Помпеи?
Студентка всплеснула руками:
– Ну так нам Ирина Фёдоровна дала задание про Помпеи! Сами удивились, мы их ещё в прошлом семестре изучали. Придёте?
Чем ближе подходил отец с ватагой студентов, тем острее Анна чувствовала во взглядах этих девушек, в их словах, в их наивном желании быть замеченными профессором Скворцовым… обожание.
Открытие застало врасплох. Отца можно бояться. Ненавидеть. Злиться на него и обижаться. Но вот это благоговейное уважение на грани влюблённости – шокировало.
Она так и сидела на собственном рюкзаке, когда компания поравнялась с ней. Кольнув дочь взглядом, Олег Иванович кивнул на дверь:
– Заходи, – и отворил кабинет. Ватага обожателей осталась в коридоре.
Девочки-студентки с удивлением проводили взглядами Анины дреды, уставились на обвешанный черепами и цепями рюкзак. Посторонились сочувственно, словно от прокажённой. Анна едва удержалась, чтобы не рыкнуть мультяшным «бу-у».
– С чего такая срочность? – она бросила рюкзак в угол продавленного дивана, сама плюхнулась в центре, наблюдая исподтишка за тем, как отец передвинул стопку папок со своего стола на тумбу для принтера. Подумав, вернул документы на прежнее место. Открыл и закрыл стеклянные створки старомодного книжного шкафа, забитого книгами.
«Нервничает?» – удивлённо мелькнуло в голове.
Отец сел за стол, провёл руками по лицу, будто стряхивая с щёк усталость, растёр виски. Анна ждала. В кабинете было солнечно, пахло пылью и книгами. А ещё дорогим табаком. Раньше девушка бы не обратила внимание на тонкий благородный аромат, но Орлов – продюсер, с которым они работали последние несколько месяцев, – баловался сигарами и волей-неволей, работая с ним почти ежедневно, она стала замечать этот запах. Откуда, интересно, он в кабинете отца? Он ведь не курит – принципиально, считая это мальчишеством и слабоволием.
Олег Иванович вытащил явно заготовленную заранее папку-уголок, протянул дочери через стол. Той пришлось привстать.
– Здесь бумаги. Подпиши прямо здесь и сейчас… А то потом забудешь или потеряешь. Копии делать нет времени.
Анна бегло просмотрела заголовки. Срочный трудовой договор на сезонные работы, обязательства, договор о полной индивидуальной ответственности, должностная инструкция, положение о порядке производства работ…
– Это что? – девушка перевела взгляд на отца.
Тот раздражённо развёл руками:
– Это документы. Уговор есть уговор. Я тебе помогаю, ты отрабатываешь долг поездкой в экспедицию, – он смотрел едко, будто уже заранее жалея о затее.
В груди стало тесно, Аня выдохнула, пальцы похолодели:
– Я помню и не отказываюсь, – она уставилась на ровные ряды букв в договоре. – Но не согласишься ли ты на мою отработку каким-то иным способом? Без выезда из Москвы?
В голосе было столько мольбы, сколько она не обрушивала на отца за все годы жизни вместе взятые. Отец саркастично хмыкнул, губы изогнулись в усмешке. Аня продолжила:
– Просто с пятнадцатого июня начнётся запись первого тура «Активации». Если меня не будет в Москве, то… – она подняла на него глаза, ещё одно слово – и расплачется: – Всё зря, понимаешь? Это как если фея Золушке подарила платье и карету, но ворота замка оказались заперты.