– Что? – переспросил Анатолий Борисович, не уверенный, что правильно расслышал.
– След от удавки, – пояснил Белых, проведя по своей шее ребром ладони, – в нашем случае – галстука.
– Вы очень подкованы в данном вопросе, Вадим Романович, – серьезно взглянул на него Гарин.
Мужчина собирался что-то ответить, как до ушей донесся звук полицейской сирены, и Белых, пробормотав напоследок что-то вроде «Позже поговорим», отправился встретить полицейских.
Анатолий Борисович словно в каком-то жутком полусне наблюдал за тем, как пристань наводнилась машинами с мигающими проблесковыми маячками, как забегали туда-обратно люди, в форме и в штатском, как невысокий, плотно сбитый человек подошел к Вадиму Романовичу.
Гарин пытался понять, с кем сейчас разговаривает его начальник службы безопасности, однако вот так, на расстоянии, сделать это было проблематично. Именно поэтому мужчина вынужденно приблизился, чем и спровоцировал интерес к собственной персоне.
Человек, что до этого выслушивал рассказ Вадима Романовича, обернулся к Гарину и представился следователем Кругловым.
Анатолий Борисович предсказуемо растерялся и вряд ли смог бы хоть сколько-нибудь внятно ответить на поставленные вопросы, если бы не Белых, надежно вставший плечом к плечу.
Гариным овладела даже некая досада: взрослый, состоявшийся мужчина, директор, а не обычный клерк, а робеет при виде красной корочки. Но ничего, как раз эта досада на самого себя и помогла ему собраться настолько, чтобы как-то пережить последующие расспросы.
К Круглову то и дело подбегали какие-то люди. До Анатолия Борисовича доносились фразы, которые он предпочел бы никогда в своей жизни не слышать.
«Следов волочения нет». «При первичном осмотре частиц кожи или крови на галстуке не обнаружено, но это нужно будет тщательно перепроверить, потому что ссадина на шее имеется». «Смерть наступила совсем недавно, тело еще не успело остыть. Правда, тут нужно сделать скидку на теплую погоду». «Точнее скажу после вскрытия».
В конце концов тело Комарова погрузили в машину и увезли.
Опросив всех, кто был на теплоходе, записав данные и адреса, парни с блокнотами так же удалились. И когда наконец теплоход двинулся в обратный путь, уже никто не обращал внимания ни на красоту августовской ночи, ни на мерный плеск волн, разбивающихся о борт судна, ни на прохладный ветер.
Гарин тогда, снова и снова обводя взглядом сотрудников, никак не мог выбросить из головы предательскую мысль: ведь это кто-то из них, таких хороших, знакомых и привычных, оказался способен убить Комарова.
Когда ничем не выдающимся теплым летним утром раздался телефонный звонок, я как раз вышла из душа и не спеша потягивала кофе, бездумно глядя в окно.
Неизвестный номер на дисплее мигом заставил собраться. Предчувствие меня не обмануло – незнакомый мужской голос с приятной хрипотцой в первую очередь поинтересовался:
– Татьяна Александровна Иванова?
– Верно. Вы не ошиблись, – подтвердила я.
– Частный детектив? – все же счел нужным уточнить голос.
– И снова верно. – И я примолкла в ожидании, которое, судя по неуверенным интонациям звонившего, могло затянуться.
Но вопреки опасениям долго ждать не пришлось.
– Ваш номер телефона дал мне человек, которому вы однажды помогли, – наконец отмер обладатель приятного голоса. – Вы помните Долгова?
Долгова я помнила. Известный в своих кругах композитор, периодически дающий концерты, на которых исполнял произведения собственного сочинения, внезапно стал объектом преследования.
Несмотря на внезапно обрушившуюся на него популярность, Долгов, кажется, так и не смог привыкнуть к мысли, что теперь он – звезда. И что у такой выдающейся личности могут быть фанаты. И не всегда эти фанаты бывают адекватными.
Когда он обнаружил, что вышла из строя видеокамера, установленная на воротах у его частного дома, он не забеспокоился. Хотел обратиться в фирму, которая занималась установкой, да позабыл об этом желании с присущей творческим людям рассеянностью. Все равно, мол, он за этими записями не следил, так зачем ему нужны были лишние заботы.
Затем куда-то исчезли наручные часы, дешевые, совершенно непрезентабельные, однако бесконечно дорогие Долгову как память. Именно эти часы подарил ему сын с первой своей зарплаты. А с сыном отношения были очень теплыми, несмотря на то что с его матерью они развелись давным-давно. После пропажи часов Долгов забеспокоился, но опять списал произошедшее на свою рассеянность. Решил, что сам куда-то положил, а куда – не помнил.
Но когда на домашний адрес стали приходить написанные от руки письма, верить в случайности уже не получалось. Сперва в письмах сквозило неприкрытое восхищение, затем какая-то больная одержимость каждым шагом композитора, а вскоре и вовсе появились намеки на то, как прекрасно было бы сначала Долгова ото всех спрятать, а потом и умереть вместе.
Этого Долгов уже не вынес и обратился ко мне. Мне тогда пришлось прятать его по знакомым, гостиничным номерам и съемным квартирам до тех пор, пока не удалось вычислить безумную фанатку, растерявшуюся от наших хаотичных перемещений, а оттого и потерявшую бдительность.
С Долговым мы расстались добрыми приятелями, он даже как-то прислал мне приглашение на концерт, которым я благополучно и с удовольствием воспользовалась.
– Конечно я помню его, – вынырнула я из своих мыслей. – Вам нужна моя помощь?
– Да, – выдохнул с каким-то облегчением мужчина. – Мы можем поговорить не по телефону?
– Само собой.
– В таком случае не могли бы вы подъехать к офису компании «МедТех»? Я сейчас сброшу адрес в сообщении. Только в сам офис не поднимайтесь. Недалеко есть небольшой парк, там разговаривать будет намного удобнее.
– Почему? – невольно заинтересовалась я.
– Я все объясню при встрече, Татьяна Александровна.
Парк, в котором мы встретились с Анатолием Борисовичем Гариным, был небольшим, но уютным. Августовское солнце проглядывало сквозь кроны деревьев и вовсю ласкалось, словно пытаясь урвать еще немного времени перед наступлением осени.
Анатолий Борисович неспешно вышагивал по парковой аллее, чуть склонив голову, сцепив руки за спиной. Он был широкоплеч и высок, ронял слова размеренно, тихо, вдумчиво.
Я исподтишка разглядывала породистое лицо с нахмуренными бровями, но пока не перебивала. А он рассказывал о случившемся накануне подробно, так, как я и просила. И то, с каким старанием он подошел к моей просьбе, подкупало. Как подкупала и его манера вести себя с пока еще малознакомой женщиной. Вежливо склоненная голова, галантно поддержавшая мой локоть рука перед крутой ступенькой, приятный голос. Впрочем, о голосе я что-то такое уже думала.
Услышав всю историю от начала до конца, я наконец поняла, почему он не захотел разговаривать в офисе. По всему выходило, что убить Комарова мог любой из присутствующих на банкете.
– Анатолий Борисович, мне нужны имена людей, присутствующих на банкете.
– Могу ли я рассчитывать, Татьяна Александровна, что вы возьметесь за это дело? – взглянул на меня Гарин с такой надеждой, что я не смогла бы отказать, даже если бы хотела.
Но я не хотела. Дело обещало быть интересным, хоть и запутанным. Потому в ответ на вопросительный взгляд я согласно кивнула.
Мужчина тут же достал из портфеля тонкую стопку бумаг:
– Взгляните, Татьяна Александровна, Анечка подготовила все необходимое: имена, должности, контактные телефоны всех наших сотрудников, а также номер телефона компании «Дельфин», администратор которой занималась организацией банкета.
– Вы наверняка знали, что может мне понадобиться, – улыбнулась я Гарину, довольная возможностью иметь дело с ответственным человеком. – Кстати, позвольте уточнить. Вы упомянули о некой Анечке. Можно подробнее? Я не вижу ее имени в этих бумагах, – проговорила я, просматривая листки с отпечатанной информацией.