Десять лет я пытался осушить его, И дважды добирался до него, но он со Старой Родины и знал, какие следует принимать предосторожности. Чуть только он узнал о моем существовании, как выдал по осиновому колу каждому роботу, но в те дни у меня. было сорок две могилы, и все их поиски оказались напрасными. Хотя совсем меня загоняли...
- Зато ночью, ах, ночью! - Он захихикал. - Вот тогда положение менялось! Охотником был я, а добычей - он. Помню, как отчаянно он разыскивал последние стрелки чеснока и кустики шиповника, еще остававшиеся на земле, и как он окружал себя крестами круглые сутки, старый безбожник! Я искренне сожалел, когда он упокоился. И не столько потому, что не сумел осушить его как следует, сколько потому, что он был достойным, достойным противником. Какую партию мы разыграли!
Его хриплый голос перешел в еле слышный шепот:
- Он спит в каких-то трехстах шагах отсюда, выбеленный и сухой. В большой мраморной гробнице у ворот... Будь добр, наломай завтра побольше роз И возложи их на нее.
Я согласился, так как между нами больше родства, чем между мной и любым другим ботом, вопреки сходной сборке. И я должен сдержать слово, прежде чем этот день завершится, хотя наверху меня ищут. Но таков уж закон моей природы.
- Черт их побери! - Этим словам научил меня он. - Черт их побери! говорю я. - Выхожу наверх! Берегитесь, любезные боты! Я буду ходить среди вас, и вы меня не узнаете. Я присоединюсь к поискам, и вы будете считать меня одним из вас. Я наломаю красных цветов для покойного Кеннингтона бок о бок с вами, и Фриц посмеется такой шутке.
Я поднимаюсь по выщербленным, истертым ступеням. Восток уже подернут сумерками, а солнце почти касается западного горизонта.
Я выхожу.
Розы живут на стене по ту сторону дороги. На толстых змеящихся лозах, и головки у них ярче любой ржавчины и пылают, как аварийные лампочки на панели, оставаясь влажными.
Одна, две, три розы для Кеннингтона. Четыре, пять...
- Что ты делаешь, бот?
- Ломаю розы.
- Ты должен искать бота-оборотня. Какое-нибудь повреждение?
- Нет, у меня все в порядке, - отвечаю я и тут же обрабатываю его, ударившись о него плечом. Цепь замыкается, и я осушаю его жизненный узел до полной своей зарядки.
- Ты - бот-оборотень! - произносит он еле-еле и падает с оглушительным лязгом.
...Шесть, семь, восемь роз для Кеннингтона, покойного Кеннингтона, такого же мертвого, как бот у моих ног, - даже еще более мертвого, ибо когда-то он жил полной органической жизнью, более похожей на жизнь Фрица и мою, чем на их существование.
- Что тут произошло, бот?
- Он замкнулся, а я ломаю розы, - отвечаю я им. Четыре бота и один Супер.
- Вам пора уйти отсюда, - говорю я. - Скоро наступит ночь, и бот-оборотень выйдет на охоту. Уходите, не то он вас прикончит.
- Его замкнул ты! - говорит Супер. - Ты - бот-оборотень!
Я одной рукой прижимаю пучок цветов к груди и оборачиваюсь к ним. Супер - большой, сделанный по спецзаказу робот - делает шаг ко мне. Другие надвигаются со всех сторон. Оказывается, он послал вызов!
- Ты непонятная и страшная штука, - говорит он, - и тебя надо выбраковать ради общего блага.
Он хватает меня, и я роняю цветы Кеннингтона. Осушить его я не могу.
Мои катушки уже почти полностью заряжены, а он снабжен добавочной изоляцией.
Меня теперь окружают десятки ботов, страшась и ненавидя. Они разберут меня на металлолом, и я буду лежать рядом с Кеннингтоном.
"Ржавей с миром", - скажут они... Мне жаль, что я не выполню своего обещания Фрицу.
- Отпустите его!
Не может быть! В дверях склепа, шатаясь, цепляясь за камни, стоит истлевший, закутанный в саван Фриц. Он всегда знает...
- Отпустите его! Приказываю я, человек. Он совсем серый, задыхается, а солнечные лучи гнусно его терзают.
Древние схемы срабатывают, и внезапно я вновь свободен.
- Да, господин,- говорит Супер, - мы не знали...