Может, иногда мы и бухтим, что все могло быть сделано быстрее и дешевле, но никто не станет возражать, что проект исследования Луны „Селена“ обогатил нас новыми знаниями, технологиями и паратехнологиями, важными для любой космической отрасли. Да, аль-Банни искал известности — но не ради себя. Я почти уверен, что он делал это ради проекта, ради того, чтобы Конгресс и налогоплательщики видели, что мы не зря тратим деньги. Удовольствие от славы было побочным эффектом. Для аль-Банни было побочным эффектом все, что не имело отношения к цели.
О, естественно, он работал на Халифат во время войны. И тогда его летающие бронзовые кони доставили нам кучу хлопот. Но он никогда не был фанатиком их ереси. Если бы он родился в другой стране, то с тем же успехом мог бы быть среди наших союзников, правоверных мусульман. Истинной его религией всегда был космос, а пиво и шотландское виски он любил не меньше, чем я. Более того, он нажил себе немало неприятностей, заявив, что его лошади носятся не над той планетой. После войны армия США из кожи вон лезла, пытаясь заманить его в отдел обороны, пока не выдохлась и не позволила работать в гражданском агентстве, куда он так стремился.
К тому же, черт побери, война уже двадцать лет как закончилась.
Харис повернулся, большой и грузный, обозрел нас поверх голов и поднял руку.
— А, Вирджиния Матучек! — прогрохотал он. — Красота и грация, как всегда, сопутствуют тебе. Приветствую и тебя, Стивен!
Он всегда был галантным и доброжелательным, и я замечал, что часто это окупается сторицей.
На нас уставилось множество глаз. Аль-Банни тотчас же вернулся к прерванной речи. Слушатели повернули головы к нему. Я не расслышал, о чем это он там разглагольствовал. Вероятно, муссировал любимую идею о том, что союз Западного и Восточного искусства дал людям возможность достичь звезд.
Мы протолкались на облюбованное место и сели.
— Привет, — громко сказал Мигель, пытаясь перекрыть царивший кругом гомон.
— Как вы? — осведомился Джим. — Какие-то проблемы? Рад, что вы все-таки пришли, хотя и впритык.
Я рассказал, что случилось.
— Надо быть предусмотрительней! — прокряхтел холостяк Джим. — Но тем не менее славно, что люди так этим заинтересовались.
— Моя Хуанита тоже, — несколько укоризненно вставил Мигель. — Но она терпеть не может больших толп. А маленьких детей сюда не пускают, поэтому она предпочла посмотреть запуск по дальновизору, чтобы их не бросать. Я вовсе не хотел вас задеть, доктор Матучек, — поспешно добавил он. — В каждой семье свои порядки.
Джинни мило улыбнулась ему и кивнула.
— Похоже, дело на мази, — заметил Джим. — Пока вы пропустили только возможность как следует полюбоваться зрелищем.
Мы посмотрели на зверя.
Ох, и красив же он был! Основание отливало зеленью, золотясь по краю, и золотая кайма проходила сразу над черными камнями, на которых стоял корабль. Широкой платформы, казалось, едва хватало для стофутовой зверюги. Отсюда чудилось, что животное считает себя венцом творения и вершиной искусства. Так оно и было. Голова вскинута, гордый взор устремлен в ночное небо, раздутые ноздри словно втягивают нездешний ветер; который уже взметнул гриву и развевающийся хвост. Жеребец напрягся, его мышцы играли под рыжевато-красной шкурой. Четыре гигантских метлы вовсе не портили впечатления, напротив — Они так же сливались с образом, как кольчуга сливается с образом рыцаря. То же можно было сказать о капсуле для команды на спине коня — хрустальном седле.
— На, посмотри, — сказал Джим, протягивая мне бинокуляр, а сам занялся камерой. Колдовское зрение было позволено только работникам проекта. Джинни уже успела нацепить свои очки, а я принялся подлаживать бинокуляр.