Царевна-Лебедь с Золотой Горы. Легенды Севера - Соловьев Сергей

Сергей Соловьев

Царевна-Лебедь с Золотой Горы. Легенды Севера

Улыбнись на прощанье

Пролог

Громадный лось нёс свою хозяйку по лесу, переступая через упавшие деревья, продираясь мощным телом через сучья бурелома. Ветвистые рога помогали раздвигать густые ветви часто стоящих в лесу деревьев. Ильда погладила голову сохатого, её неутомимого скакуна, ставшего теперь таким сильным. А ведь когда она получила совсем маленького лосёнка в дар от сына излеченного ею рыбака, и не думала, что он через несколько лет станет настоящим повелителем леса. Карий, так она назвала сохатого, тогда только кормился молоком из её соски, всюду бегал за ней на своих смешных ножках-веточках. Девушка поправила под войлочной шапкой растрепавшиеся волосы, и подколола заколкой свои непослушные серебристые локоны, задумчиво перебирая конец длиннейшей косы. Она не была седа, нет, но и не была из этих краев, дальних и дремучих лесов рядом с Оумом. Её мать, как она сама говорила, гостила тогда в сыром Гандвике …

***

Мика работала веслом, что было сил, стараясь покинуть ненавистную Варту как можно быстрее. Она иногда оборачивалась, тоскливо смотря на песчаный плёс, где неподалёку стоял еще родительский старый дом. Её кожаный челн был крепок, колени ее опирались на мешок с шерстью, брошенным волхвом Хиндом, и в ушах женщины всё звенели его злые слова:

– Убирайся, и не смей возвращаться сюда больше!

Мика лишь сглатывала горькие слезы, которые всё катились из её глаз. Надо было быть злее, все говорила она себе. Попыталась же она зачем-то спасти роженицу, которая уже мучилась два дня. Видела ведь, что уже не жилица, а взялась, не перемогла себя. Хотя сначала гнала этого глупого мужа из своего дома длинной жердью.

– Проваливай, сразу бы звал, теперь всяко умрёт! Боялся меня, так чего пришёл?– кричала она ему.

– Ты же можешь помочь , ведунья, ты же чтишь Заветы! Вот, это всё тебе! – и он вывалил на траву двора кипу бобровых шкурок.

– Я да, – тяжело вздохнула женщина, многое могу, да не всё,– глухо сказала Мика, подняв на мужчину свое красное от злости лицо, – попробую…

Она осмотрела покрытое испариной лицо женщины, которую муж положил на лавку, и все стоял рядом, сжимая в бессилии кулаки.

– Иди к своей родне во двор, ты только мешаешь мне, – сказала она, доставая свои инструменты из лучшей бронзы, лежащие в кожаной суме.

Ведунья ладонью почувствовала жар роженицы, прикоснувшись к её лбу, и только в отчаянье сжала губы.

– Глупец, трус несчастный, – все шептала она, снимая одежду с женщины.

Ощупала живот, и чуть не закричала от ярости, дела были совсем плохи…В задумчивости она смотрела на лезвие бронзового ножа, стараясь смириться с неизбежным…

– Может, ребёнка еще спасу…

Много позже она вышла во двор с ребенком, вымытым и завернутым в войлок. Малыш оказался крепышом, пережил такое, и сейчас даже не кричал. Ведунья в толпе родственников увидела мужа, и он тут же подошёл к ней.

– Возьми, сделала, что смогла, – глухо говорила она, протягивая ему ребёнка, – и забери тело жены. Она не могла уже выжить.

Отец ребенка лишь кивнул ей, и крикнул:

– Отец, мать! Надо забрать Дану домой!

Не двое, а четверо сильных мужчин из родни просящего, взяв носилки, поднялись к ней в горницу, и уложили тело на войлок и унесли. Никто не сказал ей ни слова. Ни благодарности за живого малыша, ни упрёка за умершую женщину. Ведунья зажгла травы в треножнике, отгоняя скверну смерти из дома. Горница стала наполняться ароматом тлеющих листьев эфедры, так что воздух в доме стал очень густым, лишь огонь светильников с трудом пробивался сквозь синеватый дым. Она в задумчивости отмывала ножи в горячей воде корыта, проводя пальцем по лезвию, и опять ощупывая роговую рукоять своего верного помощника. И опять перед ней была эта картина лежащей умирающей, и кровь, много крови на дубленой коже лавки…

А наутро…

Наутро пришёл волхв племени, Хинд, постукивая посохом о половицы её дома. Он долго смотрел на неё и вздыхал. Потом тихо вымолвил:

– Собирайся ведунья, да вещи свои не забудь.

У Мики только сжалось сердце… Да как же? Да за что?

– Хинд, я же многих здесь людей спасла… – пыталась объяснить женщина, – я сделала что смогла, и ребенок жив!

– Нельзя было разрезать утробу матери, – жестко говорил волхв, буравя её своими колючими глазами, – надо было дать умереть обоим… Элла, царица царства мёртвых, что теперь сделает? Я тебя еще пожалел, – зыркнул он из- под своих кустистых бровей, – посох при тебе остаётся.

– Не станет она карать за добро, – уверенно ответила ведунья, – муж виноват во всём, раньше бы жену привел ко мне, всё бы обошлось.

– Испугались они тебя. И на тебе, выходит, кровь роженицы. Уходи от беды в Гандвик, пристанище колдунов, пока всё не уляжется. И дело здесь в безумии пожилого отца, Мика.

Ведунья схватилась за свою голову, наклонилась низко -низко и зарыдала от отчаянья.

Хинд встал, взял свой посох, и голосом, твердым как бронза, сказал:

– Завтра ты уходишь, челнок мои люди тебе принесут. Будь готова отплыть на рассвете, и тогда беда из селения уйдёт, в реке утонет, когда за тобой погонится.

Прибежище в Гандвике

Мика гребла и гребла. Ничего, руки сильные, выдюжу, думала она держась на стрежень Оби. Её лайка лежала на дне лодки, положив голову на лапы не мешая хозяйке и не привлекая её внимания. Вскоре она уже старалась работать веслом легче, что бы хватило сил до полудня.

– Да, только ты со мной и осталась, – приговаривала изгнанная, поглядывая на пса, – сейчас пристанем, поедим.

Челн уткнулся в берег, первой выпрыгнула собака, а за ней ступила на землю и хозяйка. Вытащила груз, четыре тюка, и для береженья кожаный челн также оставила обсыхать на суше. Деревянной лопаткой очистила место для огня, что бы не пустить пал на лес, и ночью самой не сгореть. Горшочек, обвязанный лозой, хранил в себе семена домашнего огня. Маленькими бронзовыми клещами Мика выхватила жарко пылающий уголёк, еще раздула и положила в приготовленные сухие ветки костра. Огонь занялся быстро, даря долгожданное тепло страннице. Комары уже начали виться над ней, выводя свои заунывные песни, чуя скорую поживу. Вечерело, и у реки становилось прохладнее, женщина меховую безрукавку на спину. Птицы стрекотали на деревьях, будто здороваясь с ней, обсуждая свои, птичьи дела. Она достала из мешка копчёную рыбину и честно разделила её с собакой. Пёс не грустил, и весело захрустел своей долей, радуясь прошедшему дню. Ведунья смотрела на своего товарища, и почувствовала, что сильно устала, решила отдохнуть, что бы были силы добраться до Лукоморья. Отпила из меха травяной настой, потушила огонь, зарыла горшок с угольями в песок, и завернувшись в войлочный плащ, легла на тонкие ветки деревьев и кустов, собранные рядом. Тяпа, её пес, улёгся рядом с ней, согревая спину. Сон был тяжелый, накопилась и боль и усталость, не давая даже уснуть. Встала тоже с тяжелой головой, и немного поев, вытащила челнок на воду, положив в него и скарб, и собаку. Мика отправилась дальше, спускаясь вниз по реке, и даже причудливый берег не скрашивал её горечи. Одна надежда была на Найду, её подругу, с кем она проходила испытания на Алатыре, готовясь стать Избранной. Утром плыла в челне, после полудня и вечером старалась ловить рыбу, такой стал её распорядок дня.

Бывало её рыбацкое счастье разным- в один день несколько рыбешек, в другой – ни одной. Но одиночество её не тяготило, наоборот, ведунья почувствовала его прелесть. Она и раньше жила далеко от селения, от гигантского вала Оума. Всегда находилось что делать- помочь то одному, то другому, приходили к ней, а бывало, и саму везли на волокуше домой к страждущему. Вода была чистой в Оби, горное масло в реку не проливалось. Такое бывало, когда она один раз плыла на большой лодье мимо Варты. Река стала как-бы молочной, а берега вязкими, как кисель, только пить это молоко было нельзя да и кисель хлебать тоже.