Почти все были в сборе и ждали только меня.
На пустом столе лениво возлежала скатерть-саможранка. Теперь, когда она была разукрашена под восточный ковер, ей было во сто крат проще расставлять ловушки на съестное, достаточно было просто лечь на пол и подождать, когда на тебя наступят.
У стены рядом с печкой мой бабаягский домик, что прикидывался сундуком, торопливо запихивал в себя полено, уворованное из поленницы. Из окон домика торчали боевые белочки, с любопытством разглядывая все вокруг и подсчитывая на пальцах, какое по счету полено сожрал домик. Пальцы кончались.
Избушонок подрос, или мне показалось?
Волк прохлаждался на полатях, шурша берестяными свитками, читал разноцветные лубки с картинками про приключения храброго пса Полкана.
В самом горниле печи восседал кочет, нежась в языках пламени, словно в бане. Печка топилась без дров, только от одного жара жареного петуха.
Медведь, наклонив голову набок, смиренно сидел на лавке. Высоты потолка не хватало на богатырский рост Потапыча.
Лысый ежик, размалеванный под хлебушек, – черная горелая спинка и белый животик – в нетерпении ходил из стороны в сторону, ожидая моего возращения.
Следом за мной на задних лапах, держа в передних поднос, вошла лиса в зеленом сарафане и переднике.
Чего только на подносе не было! Расписные под хохлому утицы мал мала меньше содержали в себе яства заморские, закуски, соленья-варенья, икру черную, икру красную, икру из реальности – баклажанную.
А в центре большая царь-утка, доверху наполненная Гурьевской кашей, на боку ковшики маленькие висят вместо ложек.
– Принесла тебе ужин, – сообщила лисичка и тут же широким движением счистила все с подноса в середину скатерти-саможранки. Углы ткани плавно воспарили и закрылись, как бутон цветка. – Посуду верни, слышь, ты, тряпка?! – гаркнула по-хозяйски рыжая на скатерку. – Иначе последний раз кормлю!
– А-а-а! – простонали мы все хором, захлебнувшись слюной.
– Отравлено, – сообщила рыжая.
– Так ведь соревнования только завтра! – возмутилась я коварству соперниц.
– Вот именно! – отрезала лиса, доставая из-под подола припрятанный (в панталонах, что ли, схоронила?) узелок со съестным, видимо, стыренным на кухне. – Испытания начнутся, а претенденток уже половина.
После того как скатерть соизволила сыто свернуться уголком, предварительно выставив из себя горку пустой посуды с чистыми, будто вылизанными стенками, Лисичка расстелила на столе платочек, разложила снедь и настругала бутербродов.
Все уминали за обе щеки, а мне кусок в горло не лез. Я отложила бутер.
– Это что же получается, другие претендентки сейчас травятся, а мы как ни в чем не бывало едим?
Все переглянулись, посмотрели на еду и, дружно пожав плечами, продолжили есть.
– Ой, да ладно тебе! Ну пропотеют слегка, о вечности порассуждают, только стройнее будут. Я не считаю, что там что-то серьезней заморской травы под названием «Летящая ласточка». И почти безвредно, и претендентки не помрут, и фора в соревнованиях будет, – отмахнулась лиса, шумно прихлебывая из блюдечка чай.
– Эт как? – не поняла я.
– А так, выпьешь такой чаек и цельный день со свистом летаешь до будочки в саду и обратно, стремительно, аки ласточка. – Мое лицо все еще оставалось шокированно вытянутым. – Да все девки ее в деревне используют, чтоб похудеть. Из чайной страны мешками доставляют. Как раз способствует новой заграничной моде на костлявых, бледнолицых женщин, в дудочку корсетом перетянутых. У нас ведь все женщины сладкие, круглолицые, а соответствовать моде надо.
– Ага, – прокомментировал медведь, – только у нас в изнанке испокон веков противоположные вкусы на женщин были и о «морде» этой вашей на тощих, в которых кожа да кости, слыхом и не слыхивали. У нас больше мясо уважают, а суповые наборы – то для собак.
– Вот и живете вы, как и ваши деды, так же серо и убого, а Кощей вон все по-новому устраивает! – огрызнулась лиса. – И балы заморские, науки всякие разные, алхимия там и колдовство разное, не нашенское друидское. А у нас? Ворожба доисторическая на водичке? Как бабки делали?! Фи!
– И толку-то? – парировал медведь, облизывая мед с сот и запивая чаем. – Что, лучше жить стали?
До меня медленно стало доходить, о чем идет речь.
– То есть они сами себя добровольно травят?
– Угу, а некто со всеми поделиться решил, чтобы всем хорошо было. Ох, не хватит будочек, у нас на этаже их всего три. Не поместимся все.
– Это как-то… мерзко, – закончила я.
– Зато действенно, – ухмыльнулась лисичка, подмигнув. На секунду я заподозрила, что это ее рыжие проворные лапы отравили еду, но тут же отмела все подозрения. Не могла лисонька такую подлость учинить.
– Если по-твоему судить, – вмешался лысый ежик, тут же восседавший за столом и лакавший из блюдца, – то претендентки, полетав, как ласточки, только краше будут…
Надкушенный пирожок выпал из раскрытого лисьего рта. Пасть Патрикеевны так и осталась удивленно открытой, видно, подобное в голову рыжей не приходило. И вот тут-то я окончательно не выдержала.
– Так надо ж этому помешать! – воскликнула я вскакивая. – А то налетаются, похудеют, Костику нравиться станут! Он злодей прогрессивный, небось на все заморское и модное падок! – ужаснулась я.
– Да и пусть себе его забирают, – махнула лапой уже пришедшая в себя лиса, запихивая пирожок обратно в пасть.
– Ну уж нет! Соревнования так соревнования! Они честными должны быть, без всякого допинга и химии! Пусть выиграет та, что действительно достойна! Кто со мной? – И с этим рассерженным воплем я вылетела из светелки.
– Куда? – закричали звери. – Ночь-полночь на дворе! – Но я уже решительно хлопнула дубовой дверью.
– Белены, что ли, объелась? – лесные переглянулись.
***
Из всех попутчиков меня догнали только ежик и верный домик. Боевые белочки, что завелись в избушке, видимо, от сырости, не в счет – у них до этого жизнь была очень скучной, окромя елок-палок они ничего не видели и из леса не выходили.
Белочки плотно обосновались в самоходном помещении и наотрез отказывались выводиться, несмотря ни на какие приманки и заманухи в виде наливок, вин и прочей алкогольной наживки. Им было плевать, куда ехать и на что смотреть из окон. Им все было в новинку и по кайфу.
– Ночь ведь… – тихо попытался образумить меня лысый колобок, семенивший следом.
– Отлично! – пыхтя от злости, отмела я все возражения. – Самое время для ворожбы!
– А куда мы?
– На кухню! – отрезала я.
– Ку-у-у-ухня! – восторженно пропищали белочки, которые до этого ни одной кастрюли не видели и на огонь умели ставить только перегонный куб.
– Что ж, – смирился со своей участью лысый. – Куда ты, туда и твой верный рыцарь! Моя острая игла к твоим услугам!
Я остановилась как вкопанная, осознав, что на глаза наворачиваются непрошенные крупные слезы, которые я тут же стерла, не заметив, как две слезинки все же упали на спинку ежику. Столько сказочного народу вокруг: русалки, кикиморы и прочая нечисть, а ты словно одна в целом мире. На твоей стороне только лысый ежик, единственный верный друг. Даже всякие мимокрокодилистые наглые морды против тебя. Что с них взять, кроме анализа на хитрость? Злодеи, одним словом! Вздохнув и хлюпнув носом, я направилась дальше.
Вышагивая в сторону кухни, – где она, ошибиться было нельзя, стойкий запах еды манил в правильном направлении, – я попутно думала: «Раз отбор такой серьезный, то и оружием разжиться не помешает. Ножи – это как-то по-детски, несерьезно, а вот ухват какой тяжелый стырить или скалку побольше прихватизировать…»
О чугунной сковороде я и не мечтала, но тайно надеялась обнаружить и жаждала заполучить. Тогда вполне можно объяснить некоторым воришкам книг, что девушкам на отборе магия позарез нужна, пока конкурентки как раз и не позарезали потихоньку.
В голову пришла дикая мысль, а что, если коварный план как раз и состоит в том, чтобы выдать меня замуж? С момента попадания в изнанку мне уже сто раз грозили замужеством, вдруг исполнится? Меня прошиб холодный пот.