Город и горы - Куканов Михаил

ГЛАВА 1

Зеленеющая в начале тёплого лета трава колыхалась на бескрайних просторах полей южной части территории Армении. Природа пела на незнакомом человеку языке, плясала под дудочку мудрого армянского старца. Напившись коньяка, в веселом угаре он танцевал, а все вокруг блистало под лучезарным солнечным светом, давая армянским глазам покой и умиротворение.

В день когда ночь сдвинулась на час и подарила свету дополнительное место в сутках, поднялся небольшой ветерок окутывающий всю долину и кажется доходящий до самой верхушки величественной горы Арарат. Он полз медленно, как бы поглаживая сырую землю и зеленые острые кончики полевой травы, бежал дальше вдоль длинных пешеходных дорог, приближаясь к горе, наклонял стебельки араратской пшеницы и уже у горы обдувал желтые листики лилий, таких лучезарных, доверившихся солнцу, цветов. Там он начинал свое восхождение на гору слез, поднимался все выше, смешиваясь с северными небесными потоками сильного ветра. Через каждую тысячу метров ветерок терял себя и в конце, на самой вершине исчезал, соединяясь с сильными воздушными потоками, диктующими климатические условия на территории Армении и на территории ее соседей.

Разливаясь в стороны, река Касах повиновалась маленькому ветерку. Как вода камень точит, так и ветерок направляет течение реки. Долгие годы он дул именно так, как дует сейчас и направлял течение реки так, как оно движется в данный момент. Маленькими и большими ручейками руководил ветер и тем самым двигал течение туда, где в нем нуждались армяне. Ручейки реки Касах протекали в небольшие деревушки с числом жителей не более ста человек. Там они были жизненно важным источником неиссякаемой природной жидкости, которая дарована человечеству господом и переведена в армянские деревушки ветерком по его приказу.

В долине можно слышать, как вода движется в устье реки, как обступает большие булыжники, как с брызгами взмывает вверх, но стоит отойти на сто метров вдаль и уже ничего не будет слышно. Полная тишина полей вокруг гигантской горы обволакивает и засасывает все живое, вынуждая птиц лететь в тишине. Здесь можно встретить быструю, в цвет скалистого грунта, ворону летающую в поисках еды или вдалеке увидеть большого грифа-падальщика наблюдающего за маленькими птицами, вроде воробьев или гагарок. Все они тихо существуют в пространстве полей и горных хребтов окружающих Армению. Тихо живут, не видя городов, а лишь бескрайние просторы дикой природы, на которых кое-где проглядываются крыши одноэтажных домов, построенных очень давно и в совокупности именуемых деревенской местностью. Чаще всего птицы пролетают незаметно для жителей деревень. Однако бывает и такое, что они останавливаются, заранее зная, что найдут в деревне еду. Но такие птицы вряд ли понимают, что есть риск самим стать едой горного народа. Они тихонько подлетают к крыше какого-нибудь старенького дома и садятся на уголок и прислушиваются ко всем звукам, которые слышны в округе.

Так в старую деревню, расположившуюся у реки Касахрядом с границей Турции, залетел молодой черный гриф и сел на крышу обветшалого дома в надежде получить хоть небольшое количество еды. Он учуял запах печёного хлеба исходящий от окна землянки.

Из дома вся в муке, с красными руками вышла темноволосая, смуглокожая старушка. Она вдохнула свежийвоздух и увидала грифа сидящего на крыше.

– Кыш отсюда, убирайся прочь, несчастный – прокричаластарушка, размахивая руками. Она немного устала размахивать руками и сложила их на пояс.

– Что делается, что делается! – восклицала она – теперь к нам и грифы летать начали, самим есть нечего, а они последнюю корку норовят выкрасть. Кыш, зараза, нет здесь ничего для тебя!

Гриф с умным видом посмотрел на старуху, взмахнул крыльями и направился прочь от деревни.

– Пошел, пошел отсюда, троглодит!

– Да что ты все ругаешься и ругаешься Арусь, небось,опять гриф прилетел – отозвался старый мужчина, плетущийся с большой тележкой набитой арбузами.

– Явился, не запылился, старый ты труженик, за столько лет совместного житья уже мог бы и привыкнуть ко мне. Ты погляди опять арбузы домой тащит, а мяса там не былооткуда ты арбузы взял?

– Тебе еще и мяса подавай, скажи спасибо, что три спелых ягоды нашел! – сказал старик, завозя тележку все выше на холм к своему дому.

Старая женщина ничего не ответила, а лишь с любовью посмотрела на своего мужа.

Старик поднял тележку на холм и поставил ее у дома рядом с входной дверью.

– Арусь, ой, спина болит, налей-ка чаю, попью, потом примусь разгружать арбузы. Этого на месяц хватит, голодать не придется.

– Ну что же мы одни арбузы есть будем? – спросила Арусь, заваривая на огне старой печки воду для чая – я хлеб испекла свеженький, на его-то запах гриф тот и прилетел.

– Что же ты его не поймала? – сказал старик, посмеиваясь – суп бы потом сделал.

– Это уж твое дело птиц ловить, иди вон лучше мальчишке из соседнего дома, Арману скажи, пусть птицу нам словит, а мы ему за это куска хлеба не пожалеем.

– С дубу что ли рухнула, старуха, какую птицу, юноше за девочками бегать охота, а ты ему птицу, да птицу. Кстати, а где наша, Наргиз-то где? Небось, с мальчишками гуляет по полям.

– Да нет, дедуля, наша-то на реку пошла бельишко стирать, что-то ее правда давно не видно, надо бы проверить —сказала Арусь и сняла крышку с чугунного чайника. Старуха поднесла большую чашку и налила в нее кипяток, покрошила чабреца и на блюдечко вывалила свежего мацуна.

– Держи дед, чай и творог. Благо я еще мацун готовлю, а то руки потихоньку слушаться перестают, вишь какие красные!

Старик отхлебнул немножко горного чаю. Он не стал торопиться с ответом и немного помолчал, уставившись в дальнее окно землянки. Ложечкой он съел немного мацунаи, глубоко вдохнув воздух, сказал:

– Знаешь что бабка, руки твои золотые, потому что опыту накоплено немерено, не хай себя понапрасну.

– Может быть и так – сказала Арусь, садясь рядышком – однако какая от него польза, когда руки трясутся.

Они оба задумались и через несколько секунд уже смотрели в единственное окошко. Смотрели они на зеленое поле, да на баранов своих одомашненных, чьи рога еле виднелись из окна. Блеяли они на редкость громко. Пора было кормить животных, и старик это понимал. Еще с тележкой в руках, он думал о том, что не придётся ему отдыхать вторую половину дня. Бараны не дадут. Привередливые животные, то им не это и это ни то. А если достоинство их как-то заденешь так они вообще убить могут, ну если не убить, то с ног свалить точно горазды.

– Пора баранов выгуливать Арусь, завтра зарежу одного, супа приготовишь и Наргиз накормишь до сыта. А пока, нужно хи хорошенько покормить. Что посеешь, то и пожнешь, как говорится

Он поставил чай и блюдечко с мацуном на печку и направился к баранам, предварительно попрощавшись с Арусью, поцеловав ее в лоб.

Старик вышел на улицу и повёл стадо баранов на кормежку в открытое поле. Через десять минут, наблюдавшая за стадом Арусь, потеряла старика и стадо из виду.

Дед выглядел уставшим, его большие седые усы покрывали верхнюю губу, и можно было лишь догадываться улыбается он или грустит, под своими здоровенными усами. Нос прямой и ровный, но огрубевший от старости говорил, что не только армянская кровь течёт в его жилах. Однако темные глаза, ближе к карим, никого не заставляли сомневаться в том, что он по национальности армянин. На голове у деда сидела декоративная черная шапочка, как у помощника попа, такая невзрачная, а из под шапочки в разные стороны лезли седые пышные кудри. Надетая утром кожаная жилетка была довольно просторной и хорошо на нем сидела. Она однако же была более облезлой и старой чем самый старый и облезлый баран. Брюки и потертые сапоги ничем не выделялись, однако сам дед говаривал "Я в этой одежде хожу столько… да столько не живут, сколько я хожу в этой одежде".

Дед шел спокойно, перешагивая с ноги на ногу и опираясь на небольшую трость. Дорога была дальняя. Его путь и путь его стада лежал через холмы к зеленому полю. Они шли медленно, нерасторопно. Солнце пекло им головы, однако это не мешало никому продвигаться по крутым холмам вплоть до начала бескрайнего поля.